Вячеслав Прах - Он умел касаться женщин

— Чьи волосы и бумажник?

— Могу предположить, что волосы одной моей пациентки, которую недавно выписали. А бумажник принадлежит мне.

— Что в конвертах?

— Письма вашего сына.

Загадочный гость никак не отреагировал на это заявление.

— Что вы здесь делаете? Повторяю свой вопрос.

— Я ищу одного высокого мужчину с голубыми глазами. И, вероятно, я его нашел. Позвольте мне повернуться к вам лицом и все объяснить?

— Назовите сейчас хоть одну причину, по которой мне стоит выслушать ваши объяснения, а не вызвать полицию.

— Ваш сын мертв. Это, надеюсь, весомая причина, чтобы меня выслушать?

Человек, стоявший за спиной директора, ничего не ответил на это. Он молчал.

После своего заявления директор не решался заговорить с собеседником первым. Какая-то странная и даже пугающая тишина — словно его собеседник притаился и вот-вот нанесет удар ему в спину.

Но удара не последовало, равно как и любого постороннего звука. Только биение сердца директора, только шум сверчков. Такое чувство, что мужчина исчез…

— Позвольте мне обернуться.

Ответа не последовало. На веранде не происходило совсем ничего. Не было ни шевеления, ни шагов, ни дыхания за спиной.

Мужчина в пальто решил рискнуть и медленно обернулся, чтобы посмотреть, что происходит у него за спиной.

К большому удивлению директора, за спиной никого не было. Только открытая дверь, из которой доносился теплый вечерний ветер. Гостя словно след простыл.

Директор поднял с пола свои вещи, разложил их обратно по карманам пальто. Затем вышел с веранды, закрыл торчащим в замке ключом дверь и положил ключ на место.

Во дворе директор никого не обнаружил. Таинственный гость исчез так же внезапно, как и появился. У человека в перчатках было всего две догадки на счет того, кто это мог быть…

Несомненно, это был человек, знавший, что в серванте хранится золотое ожерелье. Значит — вряд ли любознательный сосед или посторонний человек с улицы.

Это мог быть только отец Миллеров. Или Сомелье.

Директор склонялся к тому, что за его спиной две минуты назад стоял убийца.

Осталось чуть больше двадцати семи часов, чтобы найти мисс Лору живой…

Люк не знал, кто он. В своем чистом и первоначальном виде. Не исписанный ни матерью, ни отцом, ни братом.

Какое у него было предназначение в этом мире, для чего его привели на этот свет… Нет, не выблевали — так как каждый раз, когда он считал, что его выблевали, он чувствовал себя ничтожным и никому не нужным ублюдком. Последствием несделанного аборта.

Люк перестал смотреть на вещи в черном цвете. Черный цвет — он как несмываемая с мира краска. Ты смотришь на красное яблоко, цветущий, пахнущий сад в начале июня, а видишь лишь свое убожество, свое отражение в луже после ночного теплого дождя.

Люк перестал винить себя в том, что мать обнимала его лишь тогда, когда он ее об этом просил, а до его поездки в психушку — не обнимала вовсе. Он перестал брать на себя ответственность за то, что отец вынул свой член из матери и убрал его обратно в штаны, а затем вымелся из ее жизни.

Юноша с цветом глаз цветущей липы перестал видеть в мистере Рорке мессию, снизошедшего на этот черный свет ради того, чтобы жить здесь вечно, жить делами своих лучших учеников. В числе которых был и он, Люк.

Взрослый семнадцатилетний мужчина, умеющий, несмотря на свою худобу, спокойно поднимать одной рукой вес до пятидесяти килограммов, а двумя — и целых девяносто, разочаровался во всем мире. Разуверившись в лживой матери, потеряв своего кумира.

Люку Миллеру больше не нужен был кумир. И когда он случайно встречал на центральных улицах города своего отца, проходившего мимо, то смотрел на него взглядом, полным презрения.

Он презирал Предателя, который выдал себя однажды за Свет. Отрицая родство с тем человеком, который его сотворил, Люк не отрицал в себе скорпиона. Сначала хотел, но затем понял, что не сможет быть подобием того, во что превращался его брат.

Миа, несмотря на озлобленность и категоричность Люка, сначала втайне встречался с отцом, а затем перестал скрывать свои чувства к нему и решил признаться во всем брату. Миа казалось, что так будет правильно. Сказать о тесном общении с родным отцом стоило в первую очередь для того, чтобы Люк не счел это изменой.

Предательство убивало Люка. А тех людей, которые его убивали, он не прощал никогда.

— Люк…

— Чего тебе?

Братья чистили рыбу, сидя во дворе на скамье. Мать сегодня должна была запечь рыбу на ужин.