Сергей Протасов - Обязательно должна быть надежда. Следователь Токарев. История вторая

— Поэтому вы себя пальто купили?

— Это? — он оглядел себя. — Нет, это мне сосед Саша подарил на юбилей.

— Здорово, молодец!

— Да, он мечтает, чтобы я переехал к Ане, а комнату свою ему продал по дешевке или подарил, как религиозный человек, в качестве христианского подвига, — Свекольников улыбнулся шутке, и Токарев поймал себя на мысли, что прежде не видел его улыбающимся. Наверное, действительно счастлив.

— Разумно. Как ваш сын, поправляется?

— Потихоньку. Причем и физически, и духовно. Собственно за это я вас и пришел благодарить. То, что с нами случилось и как вы ко всему отнеслись, очень подействовало на него. Ожидаю, что он выйдет из больницы другим человеком. Тем более у него появилась девушка, Маша, которую, как я вижу, он очень любит и никогда не предаст. Да, — трагически продолжал он, и Токарев понял, что Роман Сергеевич вот-вот сорвется в свои откровения. — Предательство — самое страшное испытание чувств. Только истинно любящий человек в состоянии простить даже предательство. Даже предательство! Она вчера приходила к нему в больницу, они проговорили больше часа. Особая благодарность за Иннокентия, он вам передает привет. Благодаря вам он не погиб в ту ужасную ночь и теперь набирает вес.

— Котенок?

— Угу. Он изменился, вы бы его сейчас не узнали, совсем другое лицо.

— Да, быстро дети растут. Передавайте и ему от меня привет. У вас всё?

— Почти. Еще пару слов. Николай Иванович, я слышал вы задержали Баженова.

— И что?

— Разрешите мне с ним поговорить, — голос Романа Сергеевича дрогнул. — Не подумайте, что я собираюсь мстить. Совсем напротив. Он убийца, но он любит свою семью, а значит и для него есть надежда. Ему известно чувство любви, понимаете? Нельзя его вот так вот бросать одного в это горе. Я много думал о нем, мне кажется и за такого человека стоит побороться. В Евангелие Апостол Пётр спросил Христа: «Господи! сколько раз прощать брату моему, согрешающему против меня? До семи ли раз?», Иисус ответил: «До седмижды семидесяти раз». Значит бесконечно. Дайте мне с ним поговорить!

— Вряд ли он вас услышит. Сначала ему не мешало бы раскаяться. Может быть позже.

— Не было б поздно.

Он замолчал, опустив глаза.

— У вас все?

— Я много вам говорил из того, что меня беспокоит. Подозреваю, вы не всегда меня слушали. Это жаль, но вашей вины тут нет. Ладно, заканчиваю. Если я потребуюсь на суд, в качестве свидетеля, можете смело мною располагать. Связь держите через Анну Вениаминовну. Засим прощайте, — он снова улыбнулся. — Пусть вас хранит Господь и помогает ваш чистый ангел во всех ваших делах! Я буду молиться за вас.

Не протягивая руки, Роман Сергеевич совершил глубокий поклон, развернулся и решительно распахнул дверь. Рассеянно подходивший с другой стороны Кривицкий был сметен ее створкой, повинующейся руке сильного, уверенного в себе человека.

— Sorry, — извинился Свекольников и твердо, не оглянувшись, пошел прочь.

В коридоре звучало его бормотание, из которого Токарев разобрал: «Если бы парни всей земли…»

Гена открыл рот, чтобы объяснить наглецу, кто в доме хозяин, но, увидев глаза Токарева, осекся.

— Баженова в допросную, — отчеканил Николай Иванович. — И видеокамеру принеси.

— Так она не работает же?

— Выполняй! Я пошел к Шарову.

Прикованный наручниками к столу Баженов тревожно смотрел, как Кривицкий разворачивает трипод и прикрепляет сверху серебристую, потертую видеокамеру. Он хлопотливо, повторяя: «Так-так-так», перебрасывал провода, отворачивал ЖК-экран, заглядывал в объектив, нажимал кнопочки и передвигал ползунки на корпусе прибора, что-то сверял в руководстве по эксплуатации.

— Гена, долго еще?

— Почти готово, — по слогам ответил оперативник и высунул от старательности кончик языка. — Так, ага. Изображение. Света хватает. Попробуем теперь воспроизведение. Все, Николай Иванович, работает.

— В самом деле?

— А то.

— Нас видно? — Токарев сел напротив Баженова.

— Так точно. Улыбнитесь, вас снимает камера! Звоню Ивану Ивановичу?

— Да, зови. Пока начальник идет, я тебе вот что скажу, — Николай Иванович наступил под столом Баженову на ногу. — Знаешь, я в процессе работы по твоему делу, встретил одного интересного, странного человека. Он сегодня снова приходил. Так вот он утверждает: тот, кто главной целью в жизни ставит получение денег, причем любой ценой, а не дело, не добро, продает душу дьяволу. Отрекается от Бога и становится на сторону зла. Тебе смешно? А я ему верю. Он говорит, такие люди всегда плохо заканчивают. Их ждут страдания, геенна огненная и прочие ужасы нематериального мира. На земле они не знают счастья, не могут обрести покой, не могут любить. Их гонит по свету зависть, ненависть, жажда наживы. Как сухой, бесплодный ветер, сеющий только запустение. Казалось бы, глупая теория. Все знают, что миром правят деньги. Но я видел Эдика Свекольникова, которого ты хотел уничтожить, теперь вижу тебя, подлого убийцу. Вы оба, получается, продали душу дьяволу. Вы, жалкие неудачники, являетесь доказательствами его теории. Я, конечно, в дьяволов и чертей не верю, но то, что вы несчастные — вижу. И близкие ваши несчастливы, вы сеете вокруг себя горе. Эдик вроде исправляется, пусть живет, а тебя придется уничтожить. Я, нечисть, вобью тебе в грудь осиновый кол — и проверну! Что скалишься? Не веришь! Тогда подумай, как твои жена и дочь будут жить, когда тебя посадят на пожизненное?