Майкл Смит - Аномалия

– А он что?

– А отец выслушал и кивнул: «Что ж, я тебя понял». Потом сказал, что любит меня и пожелал хорошего дня, а я хлопнула дверью и понеслась в школу, пылая праведным гневом.

Джемма замолчала, глядя куда-то в сторону.

– Оказывается, у папы был рак, – произнесла она наконец. – Он умер через десять месяцев. «Важная встреча» означала прием у врача, на котором ему должны были сообщить результаты анализов. Отец хорошо представлял себе, что его ждет.

– Вот черт!

– Ага. Но все закончилось благополучно, если можно так выразиться. У нас ведь еще оставалось время. Я умнела прямо на глазах. Увидела вдруг, что всегда зацикливалась лишь на его недостатках: дескать, папа ничего не замечает, кроме своей работы, часто бывает отстраненным, нетерпеливым и так далее, до бесконечности. К счастью, за оставшееся время я успела понять: он никогда не бросал меня, когда действительно был мне нужен. И любил меня, по-настоящему любил. Мы расстались добрыми друзьями.

– А как же?..

– Не факт, что именно в тот день он и узнал диагноз. Он просто хотел выпить этот дурацкий кофе. Провести каких-то лишних полчаса, надеясь, что все это ошибка и он будет жить долго и счастливо. А я их у него украла. И этого уже не исправить.

– Все мы иногда ведем себя как сволочи, – сказал я. – Время от времени слетаем с катушек и в конечном итоге, наломав кучи дров, оставляем на поверхности этого мира следы, которые уже ничем не свести. Они-то и делают тебя тем, кто ты есть.

– В точку. Угадай, кем был мой отец? Правильно, журналистом. И хорошим. Писал глубокие статьи о воротилах в фармацевтике, о СПИДе. Он из кожи вон лез, чтобы изменить мир к лучшему. Боролся за правду. Уж он-то точно оставил после себя след.

– Вот как.

– Ну что, я ответила на твои вопросы? Включая и тот, который ты не задал вслух: почему меня интересуют только факты, а не выдумки на пустом месте?

– Думаю, да. А с матерью вы ладите?

Она налила себе еще водки.

– Уже нет. После смерти отца я узнала о нем еще кое-что: он умел превосходно хранить секреты. Например, я даже не подозревала, что мама пьет. Неудивительно, что наши с ней отношения разладились. Когда мне было двадцать, она погибла в автокатастрофе.

– Проклятье, ты серьезно?

– Нет, – ответила Джемма. – Они оба живы и здоровы, а я просто морочу тебе голову.

И ушла.

Кен смотрел ей вслед.

– Она тебя провоцирует, – заметил он, когда Джемма скрылась в своей палатке. – А ты и рад стараться.

Я вздохнул:

– Знаю.

– Эй! – окликнула нас Фезер.

Мы обернулись. Оказывается, все это время Фезер сидела на песке, чуть поодаль от нас. Она поднялась на ноги и приблизилась к костру. Вид у нее был неуверенный и даже застенчивый.

– Можно мне тоже посмотреть на эту Газетную скалу?

Я протянул ей телефон. Она неловко ткнула в экран.

– Ух ты! Да у тебя здесь целая библиотека. Ты не против, если…

– Не стесняйся.

Она принялась прокручивать изображения вверх-вниз, вчитываясь в текст под некоторыми из них.

– Когда я была маленькая, – вдруг сказала Фезер, – бабушка часто говорила мне: «Каждому из нас нужно во что-то верить». Именно этим вы и занимаетесь, Нолан, – даете людям то, во что они могут верить. Но я уже давно поняла, что не все такие, как мы с вами. Некоторые сомневаются во всем, что видят и слышат, и этим счастливы. – Она отдала мне телефон и заключила: – Мне жаль этих людей.

И снова я проснулся среди ночи.

Высунув голову из спальника, я подполз к стене каньона и уселся, опершись о нее спиной. Все остальные спали крепким сном. Вокруг царила тишина, нарушаемая лишь монотонным плеском реки, несущей свои воды из пункта А в пункт Б, с упорством, не изменившим ей с незапамятных времен и явившимся причиной всего этого захватывающего дух великолепия.

В какой-то момент я поймал себя на том, что нервничаю. К ощущению невидимой угрозы, преследовавшему меня прошлой ночью, примешивалось также и волнение перед завтрашним приключением. Во-первых, я не очень люблю забираться на высокие объекты. Они порой оказываются выше, чем ожидаешь. А во-вторых, в кои-то веки нам выпал реальный шанс, и, если мы и правда найдем что-то стоящее, придется думать, как быть с этим дальше.

Безуспешно пытаясь отогнать тревожные мысли, я вдруг понял, чего хочу больше всего на свете. Раньше я всегда прибегал к этому способу, чтобы развеять сомнения и успокоиться, и он действовал безотказно.

Поговорить с Кристи.

Моя мать умерла, когда мне было тридцать. В последующие годы я осознал, что существенная часть меня ушла вместе с ней, поскольку отец, как выяснилось, почти ничего не помнил о моем детстве. И если лишиться матери – это все равно что сжечь личную Александрийскую библиотеку, то не иметь возможности посоветоваться с женой – практически то же самое, что потерять связь со старым другом-корреспондентом, с которым вы бок о бок, ни на минуту не расставаясь, прошли войну, испытав на своей шкуре все ее прелести. И пусть его заметки слишком субъективны и искажают истину (доказать этого ты все равно не сможешь, потому что твои собственные искажают ее еще больше), без этих воспоминаний твоя реальность становится плоской, ты чувствуешь себя словно бы наполовину опустевшим. Любому другому пришлось бы долго объяснять, что со мной, и к концу моей исповеди он посчитал бы меня идиотом или паникером.