Натали Дэниелс - Кукушка [litres]

Она улыбается. Я сажусь и осторожно глажу ее по волосам. Мы очень близко. На ее лице дергается мускул, и я вспоминаю, как лежала в нескольких дюймах от Несс на большой кровати под балдахином. Вспоминаю ее слова в уравнивающей всех и вся темноте. Она сказала, что хочет кое в чем признаться – как волнительно было это слышать! – толком не зная, почему, она завидовала моим лучшим и старейшим подругам, Элли и Грейс, завидовала любви, которую я к ним испытывала. Я поняла или притворилась, что поняла, потому что чувствовала себя польщенной, и под маской понимания скрыла неловкость. Мы поговорили о женской дружбе. Прошла целая вечность, прежде чем я уснула. Проснулась от того, что почувствовала у себя на бедре ее руку. Прислушалась к дыханию и поняла, что она спит. Наверное, думала, что я Лия. Нежность между нами нелегко загонялась в какие-то рамки. Опасное, тревожащее чувство… Но я была в доску традиционной. Женщины меня не привлекали.

– Понимаете, доктор, я никогда не хотела путаницы. Ненавижу путаницу. Ненавижу обман. Карл этого не заслужил… Если мы что-то чувствуем, еще не значит, что должны действовать.

Эта мантра, которую я раньше частенько повторяла, здесь, в стерильной комнате, звучит неискренне, мой голос – слабый хрип. Оглядываюсь и думаю о своей нынешней жизни. Всем путаницам путаница!

– Ненавижу путаницу, – тихо повторяю я, окончательно растерявшись.

Серость за окном давит на нервы. Ищу утешения у своего листка. Тот недвижим. Чувствую невероятную тоску по всему, что ушло, потеряно. Что я натворила? Куда исчезла моя любовь?

Смотрю на доктора Р. Она крепко спит и, приоткрыв рот, посапывает. Теперь, когда беспокойство и хмурость покинули ее лицо, она кажется совсем юной, почти ребенком. По-моему, в ней есть что-то трагическое. Даже во сне ее не покидает какая-то тяжесть. Глажу шелковистые волосы. Она их красит – очень дорого, – у корней заметна тонюсенькая седая полоска. Начинает негромко храпеть.

Примеряю ее жакет. Она шире меня в плечах и крупнее. Надеваю туфли; велики на размер. Хожу по комнате, чувствуя себя франтоватой, собранной и успешной. Она крепко спит. Несколько раз выбиваю ногами дробь; бабушка учила меня танцевать степ в одних колготках (мамина мама, конечно). Туфли как будто оживают. Вешаю на плечо сумку «Малбери» и похлопываю по ней ладонями в джазовом ритме. Просто удивительно, как меняет человека одежда! Я могу выйти отсюда. Проскользнуть мимо придурка у двери, пробраться по коридору. Только вот задержали бы у выхода, здесь настоящий Форт-Нокс. Я не ухожу. Не хочу. Мне нужна эта маленькая пауза в жизни.

Ставлю стул обратно к столу, сажусь и проверяю содержимое сумки. Бумажника, ключей или острых предметов нет – забрали в регистратуре. На дне несколько аккуратно сложенных оберток от безглютеновых овсяных батончиков, леденцы «Двойная мята», тампакс в футляре – обычная ерунда. Нахожу парочку чеков: из ресторана «Вагамама» (рамен с курицей – одиннадцать девяносто пять, смузи – четыре девяносто пять, обедала одна), из аптеки (ага, для шелковистости волос пользуется средством «Джон Фрида» для брюнеток, интенсивный уход – девять девяносто пять; зубная щетка «Браун» – семьдесят четыре девяносто пять… Ни хрена себе! Ей слишком много платят!). Сумка аккуратная и чистая, не то что моя. А где моя? У меня больше нет сумки. Обитателям дурдома они не полагаются.

Открываю карман на молнии и нахожу телефон. Некоторое время не могу сообразить, что это такое на фоновой фотографии, – слишком поглощена деталями. Только отклонившись назад, понимаю – отпечаток детской руки в белой глине. Из тех, что делают новоиспеченные родители, до головокружения влюбленные в младенца и впервые сознающие хрупкость времени, уже тонущие в ностальгии по дню сегодняшнему, ибо ужасающую реальность нельзя игнорировать: однажды это совершенное крошечное чудо превратится в грандиозный уродливый кавардак. Отчаянно желая удержать мимолетное совершенство, мы вдавливаем крохотные ручонки в белую глину, чтобы сохранить «железобетонное» доказательство.

Гляжу на свой листок, а он, глупый, глядит на меня, весело помахивая. Мне-то не весело, далеко не весело. Внутри бурлят паника и печаль. Куда уходит любовь? Куда все ушло? Где мама? Чиркаю пальцем по экрану. Хочу поговорить с Карлом, услышать его голос. Он мне нужен. Сейчас не могу точно вспомнить, из-за чего мы расстались, причины неважны. Наверное, нас с ним еще можно спасти… Надо поговорить.