Натали Дэниелс - Кукушка [litres]

Вот что сказала Лия когда они ссорились:

1) что она терпеть не может ее дурацких родственников и что ей неплохо бы хоть иногда вылезать из собственной задницы.???

2) что у них нет НИЧЕГО общего. (неправда. Полли, Иви и еще два хомячка.)

3) почему Несс никогда не проявляет эмоций? Назвала ее ублюдским роботом. (Мы с Полли любим роботов.)

Несс совсем на Лию не кричала. А я бы кричала. Я бы сказала слезай с дивана ты линивая какашка. Вобще то я бы сказала что новости по Би-би-си отстой. Она бы расстороилась она всегда проверяет твитер и ругается в телефон.

4) Несс сказала Лие. Тебе лучше успокоиться а то наговоришь того о чем потом пожалеешь.

5) Лия сказала Несс. Не учи меня я тебе не школьница.

6) Несс сказала Лие. Ты и сама часто говоришь батальности, Лия. (мы с Полли не знаем что такое батальности и в словаре тоже нет. Наверное грубое слово. Может она имела введу танцующую письку.)

7) Лия сказала Несс. Ты такая пасивно агресивная (Полли говорит это значит что иногда ты хочешь секса а иногда нет.)

А потом я уронила карамельки и они покатились по деревянной лестнице и пришла Несс и сказала привет девчонки а тебе Энни пора домой. Я сказала нет но Лия сказала что пора. когда я пришла домой то как бы случайно сказала что Несс кажется кое чего не замечает но мама ничего не ответила. На кухне были бабушка с дедушкой и бабушка сказала как ты выросла, у тебя все еще пять по математике? Я сказала что со вчерашнего дня не выросла и по математике больше контрольных не было. Села дедушке на колени и дала ему жевательные конфеты. Ему больше всего нравятся апельсиновые. Мама сказала дедушке ты был у доктора труббета? Деда переспросил чего я делал в трубе? А бабушка сказала ах да надо ее почистить. Мама с папой так смеялись я сразу поняла что они не развидутся. Уффф!

Грустно это читать. Закрываю дневник и смотрю в окно на серый безжизненный день под темным удушающим одеялом неба. О, Энни… Нет ничего хуже, чем твое детское горе; не пустяк, когда школьная команда проиграла в футбол или ты разбила коленку, а настоящее горе, для которого есть, черт побери, веские причины: смерть или расставание родителей – что тоже своего рода смерть. Джош так и назвал это – смертью семьи. Он был страшно зол, я даже не ожидала. Я ничего этого не ожидала; каждый следующий удар оказывался полным сюрпризом. Семья под угрозой, на волоске, а потом волосок рвется, и все мы – в свободном падении, приземляемся кто куда, с разными переломами. Боль Джоша трансформировалась в ярость. И поделом: мы разрушили безопасность его мира. Мы, его родители, сознательно сделали выбор, который причинит ему боль, стали причиной его горя. Неестественно и порочно поступать так с собственными детьми, теми самыми существами, которых должен защищать. С другой стороны, сколько можно терпеть, хоть бы и ради детей? Я сказала ему, что чувствую себя очень виноватой. «Виноватой? – переспросил он. – Что толку? Ты просто этим говоришь мне, что ты хороший человек».

Я не услышала, как по коридору подошла Скрипуха. Поворачиваюсь, когда она отпирает дверь. Смотрю на часы – для лекарств еще рано. Потом вспоминаю, что сегодня должна прийти соцработница, и удивляюсь, что входит не она, а что это Скрипуха привела доктора Робинсон.

– Еще воды, миссис Мортенсен?

Как будто ей не все равно.

– Да, пожалуйста, со льдом и лимоном, – отвечаю я фальшиво бодрым голосом. Но я рада видеть доктора Р.

Скрипуха кривится и приносит новый кувшин с тепловатой водой, забирая старый. Зачем напрягаться? Доктор Робинсон вежливо улыбается Скрипухе, открывает перед ней дверь, чтобы она могла вернуться к тележке. Замечаю пятно у нее на брюках. А волосы сегодня меньше блестят и спутаны на затылке.

– Как пахнет… можно открыть окно? – спрашивает доктор Робинсон.

Наше заведение выкрасили в веселенький желтый цвет, которым никого не обманешь. Я уже принюхалась, но все, кто заходят с улицы, говорят про запах. Краска токсичная. Чокнутая Сита окончательно рехнулась. Раздобыла где-то целую банку и попыталась окунуть в нее голову. У нее здорово получается хватать жизнь за яйца.

Скрипуха не привыкла, чтобы на нее обращали внимание важные гости. Шаркает обратно и делает жалкую попытку открыть окно, прекрасно зная, что шансов никаких. Бурчит что-то банальное, вроде того, что спросит в регистратуре. Не спросит. Ленивая корова.

Доктор Робинсон сдержанно улыбается, подходит к столику и снимает жакет. Я с удовольствием отмечаю, что свитер надет не только шиворот-навыворот, но и задом наперед. Отоваривается в «Агнес Б.».