Себастьян Фитцек - Инквизитор

Скальпель, который выпал у Брука из руки, лежал слишком близко к огню и поэтому был недосягаем.

«К тому же я не мастер освобождения. Я Никлас Хаберланд. Врач-нейропсихиатр и специалист в области медицинского гипноза. И я совершил ошибку».

Он задержал воздух, подтянул обе ноги, насколько это позволил лежащий на нем груз, и попытался найти рычаг, чтобы сдвинуть с себя бесчувственное тело.

Хрясь.

Снова раздался хруст, но сейчас это было не горящее полено и не сломанное ребро. Это был стул, который просто не выдержал двойной нагрузки.

Его руки все еще оставались связанными, но спинка стула, к счастью, была плохо склеена и при падении вырвалась из сиденья.

Каспар снова подтянул ноги, медленно, пока они не оказались под животом Брука, а потом сжал зубы. Упершись, приподнял Инквизитора – который, словно выполняя какое-то легкоатлетическое упражнение, лежал животом на коленях, – и откатился в сторону. Все получилось с первого раза. К счастью – потому что на повтор ему не хватило бы сил и он, скорее всего, заснул бы в смертельных объятиях Брука.

Освободившись от груза, Каспар уперся пятками в пол и немного отполз назад к камину. Не добившись желаемого, он предпринял последнюю отчаянную попытку. Перевернулся на бок, на раненое плечо, и откатился к камину. Ему понадобился лишь один поворот, чтобы спинка полностью оторвалась от стула. Его руки по-прежнему были связаны за спиной, но в остальном он был свободен. Он мог двигаться, мог бы подняться и скинуть с себя деревянный остов, который еще давил на спину, но в настоящий момент он хотел лишь одного – закрыть глаза. Заснуть, чтобы ужасная реальность сменилась сном. Как Брук, который тяжело и неспокойно дышал, положив голову на колени.

Но как долго еще? Десять минут? Пять?

Он закрыл глаза и услышал свое свистящее дыхание, которое хотело вытолкнуть изо рта смесь крови, слюны и частиц дыма. Оно напоминало ритмичную работу томографа. Внизу в подвале. Там, где она, предположительно, сейчас находилась. Одна. Полуживая.

Перед его внутренним взором всплыла София. Врач, которая с такой любовью заботилась о нем, когда ему была нужна помощь, чтобы найти самого себя. И свою дочь, которую он бросил в беде. Сейчас, когда он собрал кое-какие обрывки воспоминаний, она и София оказались еще более потерянными, чем он когда-либо был. Запертая внутри себя, в плену собственного тела. «Кто знает, может, я могу отблагодарить вас?» – спросил он Софию, когда она пыталась облегчить его боль, казавшуюся теперь смешной по сравнению с мучениями, которые пришлось испытать им всем.

Ясмин, Сибилле, Бахману, Мистеру Эду, Линусу, Расфельду… Софии.

Он еще раз зажмурился, чтобы изображение не исчезло. Изображение молодой хрупкой женщины, у которой остался один-единственный безнадежный шанс. Он.

Осознавая, что эта схватка уже проиграна, Каспар открыл глаза и перекатился на колени. Спустя две минуты он освободил руки и поднялся, чтобы спасти Софию и тем самым самого себя.

Говорят, что человек познает себя настоящего только в экстремальных ситуациях. В такие моменты, когда невозможно действовать, придерживаясь выработанных ценностей, которые на протяжении многих лет прививались родителями, школой, друзьями и прочими близкими людьми. Кризис работает как острый нож для фруктов. Он очищает от кожуры и обнажает ядро; неоформленное, зачастую движимое инстинктами первобытное состояние, в котором самосохранение доминирует над моралью.

Если эта теория верна, то Каспар только что сделал удивительное открытие: в глубине души он был слабым человеком. Потому что он не мог этого сделать, хотя поступок казался правильным, даже жизненно необходимым, а более подходящий случай убить Брука вряд ли бы еще представился.

Каспар переводил взгляд с бесчувственного мужчины под ногами на скальпель в своей руке и пытался убедить себя перерезать сумасшедшему глотку или хотя бы вскрыть ему вены. Но ничего не получалось. При всем желании он не мог этого сделать.

Он отвернулся и поковылял к Грете, убеждая себя, что ему просто не хватило бы физических сил лишить Инквизитора жизни. Но он знал правду. Он еще никогда не убивал человека. Он еще никогда не причинял никому зла намеренно. Но иногда он принимал решения, которые имели аналогичные последствия.

«Я Никлас Хаберланд. И я совершил ошибку».

Грета слабо дышала открытым ртом. Ее веки дрожали, а согнутые пальцы на коленях шевелились в такт мелодии в ее искусственном сне. На груди лежал кусок ткани, напоминавший слюнявчик. Каспару не нужно было нюхать, чтобы понять, чем он был пропитан.