Эмбелин Кваймуллина - О чем молчат вороны [litres]

Ее тень на стене – с крыльями, с когтями, кусается .

Ее волосы извиваются по земле. Впиваются в лодыжки Хватателей.

Первый сразу падает.

Второй пошатывается. Кроу бросается на него.

Верхняя половина маски Второго откалывается.

Под ней – ничего.

Второй вопит, кидается за выпавшими глазами.

Кидаюсь на Первого. Хватаюсь за край маски.

Он встает во весь рост.

Я держусь и тяну со всей силы.

Маска отходит.

Отлетаю.

Падаю.

Перекатываюсь.

Встаю, держа в руке фальшивое лицо.

Пустота в месте, где была его голова, кричит:

– Отдай, отдай, отдай!

Бросаю маску о стену.

Она раскалывается на мелкие кусочки.

Первый издает жуткий вой.

Вдали – шум тяжелых шагов.

Больше нет времени на Хватателей.

– Кроу! Едок идет!

Выбегаем из двери.

Едок спешит по тоннелю.

Глаза-зеркала округляются, когда он видит нас.

Ревет.

Я хочу убежать.

Кроу хватает меня за руку. Разворачивает.

– Мы его остановим.

Она права. Разумом я это понимаю.

А тело боится.

Я поймала не все серое.

В глубине осталось пятно.

Из-за него мне хочется спрятаться от Едока.

Я выбираю обратное серому.

Поворачиваюсь к нему лицом.

Расправляю плечи.

Поднимаю голову.

Смотрю прямо в глаза.

Называю последнее серое.

– Ты – позор.

Едок вздрагивает. Думает, это я называю его.

Так и есть.

– Серое – твое , – говорю. – Краски – мои . Я не буду нести на себе твой позор. Во мне останется только гордость. Потому что я пережила то, что ты со мною делал.

Последнее пятно исчезает.

Словно его и не было.

И не должно было быть.

Не во мне.

Не я должна бежать от него.

Он должен бежать от меня.

От нас .

Кроу поет:

Нет даров Едоку.

Больше жертв не ведут.

Краски льются рекой,

Мчатся ловчие в бой.

Мертвый, мертвый… мертвый!

Едок бежит.

Мы преследуем.

Несемся на топот его шагов.

Тоннели ведут куда-то и никуда.

Топот затихает.

Он в тупике.

Перед ним лишь стена.

Он стучит в потолок.

По руке стекает кровь.

Визжит от боли. Протискивается в дыру.

Вырываемся вслед за ним…

В мир.

Вкус свежего воздуха на языке.

Ощущение мягкой земли под ногами.

Мерцание луны и звезд перед глазами.

Пошатываюсь. Опираюсь о дерево.

Кроу задирает голову. Вытягивает руки, словно хочет обнять небо.

– Мы – радуги, Изобел-которая-Кэтчин! Мы будем купаться в облаках и петь на солнце, и мир будет красить наши души, а наши души будут красить мир!

– Да. – Показываю на свет вдалеке. – Но не сейчас.

Мы идем. Находим клетку.

Свет просачивается между белыми деревянными прутьями.

Птицы всех цветов теснятся наверху.

Едок стоит внизу.

Дверь всего одна.

Закрыта. Заперта.

Едок улыбается.

Птицы кричат:

– Выпустите нас! Выпустите! Выпустите!

Волосы Кроу взмывают в воздух, словно крылья.

Она машет черными прядями.

Ветер бушует. Дверь дрожит.

Улыбка Едока гаснет.

Птицы щебечут от радостного волнения.

Кроу хлопает крыльями. Ветер усиливается.

Дверь слетает с петель.

Вылетает в ночь. Врезается в дерево.

Птицы, выпорхнувшие из клетки, поют нам свои «спасибо».

В воздухе парят крошечные перья.

Заходим в клетку.

Едок падает на колени.

Окружаем его.

Мы – петля, начинающаяся с меня, заканчивающаяся на Кроу.

Начинающаяся с Кроу и заканчивающаяся на мне.

Он съеживается.

Преображается.

Из высокого становится низким.

Руки и ноги уменьшаются.

Глаза больше не зеркала.

Он потерял очки, пока бежал.

Едок – всего лишь человек.

Он вращает головой.

Следит за нашими движениями.

Кожа сочится потом. Губы дрожат.

Ему страшно. Но мне от этого не радостно.

Мне это безразлично.

Мы с Кроу не будем больше себя терзать.

Никогда.

Мы должны остановить Едока.

Только мы можем.

Только мы это сделаем .

Смотрю ему в лицо. Вижу его насквозь.

– Думаешь, ты для нас что-то значишь? Нет. Когда все закончится, ты останешься всего лишь плохим человеком, которого нам не повезло встретить.

Отхожу.

– Мы не будем о тебе вспоминать.

Кроу танцует.

Мир взрывается.

Голос Кэтчин стих, а вместе с ним – ветер.

Пыль опустилась на землю, и в окна снова пролился свет. Только не яркий, дневной, а мягкий, утренний.

– Уже наступило завтра ? – ахнула я. – Как мог пройти целый день?!