Эмбелин Кваймуллина - О чем молчат вороны [litres]

Только он меня не слушал.

Я взглянула на разбитую лампу.

– Слушай, Кэтчин… Твоя мама не говорила, могут ли застрявшие призраки, мм, касаться живых людей? Обнимать или… или держать за руку?

Она хмыкнула.

– Так вот какой у тебя план? Держать папочку за ручку до конца его жизни?

– Нет, не совсем, – слукавила я.

Кэтчин показала пальцем на дверь.

– Вон отсюда, Теллер. Возвращайся, когда будешь готова принять помощь и двигаться дальше .

– Кэтчин…

– Вон! – крикнула она.

Я вылетела из больницы, не дожидаясь, пока разозлю ее еще сильнее. Лучше подождать, пока она успокоится, а потом снова к ней прийти. Только помощь мне нужна не чтобы уйти из этого мира. А чтобы остаться.

Я повернула в сторону отеля, в который папа заселился сегодня утром. На самом деле идти было не обязательно – если бы я представила папу, я бы сразу к нему переместилась. Однако мне хотелось пойти пешком, чтобы вернуться туда к тому времени, как он уснет. Чтобы не пришлось смотреть, как он плачет. Поэтому я неспешно шагала по городу и до отеля добралась уже при свете мерцающих звезд.

Он назывался «Озерный», потому что из комнат на верхнем этаже, в старой части здания, покрытой обшивочными досками, открывался вид на озеро за отелем. Папа взял номер в более современной кирпичной пристройке, с видом на дорогу.

Я проникла в комнату и с облегчением отметила, что он храпит, развалившись на кровати. Лампу он оставил включенной. Мягкий свет падал на его впалое, осунувшееся лицо.

Он совсем не походил на моего папу. Вообще ни на чьего папу.

В голове зазвучал грубый голос Кэтчин: «Так вот какой у тебя план? Держать папочку за ручку до конца его жизни?»

На одну предательскую секунду я задумалась над тем, не ждет ли меня в самом деле нечто лучшее, чем бесплодные попытки заставить папу снова стать прежним. Я затолкала эту мысль на окраины сознания, где ей и было место. Нет, он нуждался во мне. И я придумала, как ему помочь. Если у меня получится влиять на мир живых, это все изменит, совершенно точно. Может, я смогу связаться и с другими членами семьи. Увидеть их сияющие лица…

Невозможно. Я уже видела кустистые брови тети Джун, хмуро нависшие над глазами, то, как она разочарованно качает головой и как черные кудри сердито подпрыгивают.

Тетя Джун часто называла меня девочкой-бабочкой, потому что я жила в настоящем, отбрасывая то, что меня отягощало, как бабочки бросают свои опустевшие коконы. Она говорила, что я всегда сегодняшняя и никогда – вчерашняя и что моя мама была такой же. Мне это нравилось, потому что так я чувствовала себя ближе к матери, которую никогда не видела.

Вот только я больше не ощущала себя девочкой-бабочкой. На груди лежал тяжелый груз, необходимость удержать папу на ногах, и тетя точно этого бы не одобрила. Судью я тоже в себе не видела. Я не могла рассудить, правильно поступаю или нет, по крайней мере по отношению к себе.

Сейчас, в унылой тишине в номере отеля будущее, в котором папа снова становится прежним, казалось невыносимо далеким.

Я сжалась в комочек на кровати, обхватив руками колени, и позволила себе сделать то, чего никогда не делала при папе.

Я заплакала.

Через щель между занавесками сочился дневной свет. Я не спала: больше не умела. Выплакавшись, я составила новый план.

Я собиралась рассказать папе о том, что Кэтчин меня видит. Чтобы он снова заинтересовался ею и, соответственно, расследованием. Вполне вероятно, что в ее истории больше истины, чем он думает. Такой тяжелый, задумчивый взгляд может быть только у человека, который многое повидал. Она не похожа на девчонку, сбежавшую из реабилитационного центра и потерявшуюся в лесу. Она похожа на человека, у которого умерла мать, на которого охотились мерцающие чудища, которого похитили Хвататели. Если с ней правда произошли все эти ужасные события или хотя бы половина, папа захочет ей помочь, а это, в свою очередь, поможет ему.

Вот только разговор с Кэтчин еще сильнее расстроил бы папу, особенно если бы я завела речь о том, что мне пора «двигаться дальше». И все же надо было срочно пробудить его интерес к окружающему миру, чтобы он не погряз в черной трясине, из которой уже не выбраться. Конечно, мой план был не идеален, но другого я не придумала.

У папы зазвонил телефон. Требовательно вибрировал на столе – там, где папа его оставил. Я подошла и взглянула на экран.

Рейчел Али. Его начальница.

Я кинулась к нему и прокричала прямо на ухо: