К Тюдор - Похищение Энни Торн

Поблагодарив доктора, отец пожал ему руку. Его собственная рука заметно тряслась. Я был рад, что купил мятных леденцов. Мы отправились домой. По дороге Энни в очередной раз описалась.

Психологическая травма. Нужно дать ей время. Врач был уверен.

А я – нет. Я считал сказанное им полной чушью. Вдобавок я по какой-то причине чувствовал, что у нас нет этого времени.

В довершение всего я был причастен к гибели Криса. Или, точнее, был в какой-то мере. Церемония прощания состоялась в крематории. Она казалась совершенно нереальной. Я все ждал, что, обернувшись, увижу Криса с его привычно растрепанной копной светлых волос. И он начнет объяснять мне, что температура в печи составляет от 1400 до 1800 градусов по Фаренгейту, что тело полностью сгорает за два с половиной часа и что за неделю в крематории сжигают около пятидесяти тел.

Мама Криса сидела в первом ряду. Других родных у него не было. Его отец бросил их, когда Крис был еще совсем маленьким, а старший брат умер от рака еще до рождения Криса.

У его мамы были такие же буйные светлые волосы, как и у него. Она была одета в бесформенное черное платье и держала в руках стопку носовых платков. Но она не плакала. Лишь смотрела прямо перед собой. Иногда она что-то бормотала, и в такие мгновения на ее лице появлялась улыбка. И от этого мне было еще хуже, чем если бы она рыдала в голос.

После я видел ее еще несколько раз. Она все так же носила траур. Я чувствовал, что должен ей что-то сказать, однако не знал что. Каждый раз, когда я проходил мимо дома Криса, занавески на окнах были задернуты. А через пару недель на доме появилась табличка «Продается».

Теперь после школы я бесцельно бродил по деревне. И ноги неизменно приводили меня к «блоку». Глядя на него, я размышлял о том, каково это – так быстро упасть с крыши. Люди оставляли на месте гибели Криса цветы и гостинцы. Один из них даже был от Хёрста. Соблазн разорвать его на клочки и втоптать в землю был практически невыносимым.

Однако я этого не сделал. Как и никогда не сказал никому, что видел его в тот день.

Смерть Криса вогнала меня в какой-то ступор. Я спрятал сумку в сарае, однако не знал, что с ней делать. Я просто не мог думать. Мои мысли были в беспорядке. Каждый раз, когда я вспоминал о сумке, я видел Криса, лежащего на земле. Его тело выглядело странно сдувшимся, и из-под него вытекала густая темная кровь. Крови было много. А затем я неизменно начинал думать о своей сестре.

Иногда я размышлял о том, не схожу ли с ума. Возможно, с Энни было все в порядке. Возможно, это с моим мозгом что-то случилось в результате удара головой о ступени. Возможно, я просто все выдумал.

Сконцентрироваться на учебе было тяжело. Иногда я даже забывал поесть или помыться. Мои блуждания по деревне с каждым днем становились все дольше. Однажды поздно вечером меня остановил полицейский и велел мне идти домой. Было уже почти двенадцать.

Я просыпался по нескольку раз за ночь, судорожно хватаясь руками за воздух – так, словно это могло помочь мне сбежать от моих кошмаров. В одном из них Крис и Энни стояли на заснеженном холме. За их спинами мерцало ярко-розовое небо. Солнце было черным, и его окружал серебристый ореол, словно при затмении. Крис и Энни вновь выглядели чудесно, как это было при их реальной жизни.

Их окружали снеговики. Большие, круглые, пушистые белые снеговики с длинными руками из прутиков и угольками вместо глаз и криво улыбавшихся ртов.

– Ты не должен здесь находиться, – рычали они на меня. – Здесь нет никого, кроме снеговиков. Уходи. Уходи!

Солнце мгновенно скрылось за горизонтом. Крис и Энни исчезли. Ярко-розовое небо, забурлив, приняло темно-багровый оттенок. На меня посыпались снежинки. Однако они были не белыми, а красными, и не снежинками вовсе, а каплями крови. Огромными каплями крови, которые обжигали, подобно кислоте. Я рухнул на землю. Моя кожа растворялась, обнажая кости. Кости, растворяясь, утекали в землю. А холодные черные глаза снеговиков смотрели, как я превращаюсь в ничто.

На следующее утро я уже знал, что мне нужно делать.

Надев свою школьную форму, я вышел из дома в обычное время. Однако в моей сумке лежали не только школьные принадлежности. Под учебниками было скрыто кое-что еще.

Оказавшись на улице и поспешно отойдя от дома, я направился не в школу, а к старой шахте. Сломанный забор починили. Теперь на нем красовалось еще больше предупреждающих знаков «Опасность», «Вход воспрещен» и «Вторжение преследуется по закону». Предполагалось, что периметр шахты будет патрулировать один из членов сельсовета, чтобы дети больше не лазали на ее территорию. Однако, приближаясь тем утром к огороженной зоне, я никого не видел. Да и сам забор не выглядел таким уж надежным. Он по-прежнему качался, а в металлической сетке виднелись дыры. Мне не понадобилось много времени, чтобы найти такую, в которую я мог проскользнуть. Однако мой школьный блейзер зацепился за кусок острой проволоки. Дернув его посильнее, мне удалось высвободиться, однако я понял, что он порвался. Я выругался. За разорванный блейзер мама мне голову оторвет. Точнее, оторвала бы раньше. Сейчас она, вероятно, этого даже не заметит.