Я лежал на диване, приняв четыре таблетки кодеина и допив бутылку бурбона. Моя левая рука была забинтована старым кухонным полотенцем и покоилась на упаковке замороженных рыбных палочек. Боль уже не была невыносимой, а я в любом случае не планировал в ближайшее время выступать с концертом для скрипки.
Моя кожа пылала. Я то приходил в сознание, то вновь проваливался в забытье. Сном это нельзя было назвать. Это была череда странных иллюзорных видений в черно-белых тонах.
В одном из них я вновь был у старой шахты. И я там был не один. На вершине холма стояли Крис и Энни. Над ними нависало небо цвета ртути. Оно излучало неестественный серебристый свет, а на землю лился черный дождь. Невидимый ветер терзал меня своими когтями.
Голова Криса выглядела неправильно. Она была вмятой со стороны затылка. Из его носа и глаз лилась кровь. Энни держала Криса за руку. Я знал, что это была моя Энни. На ее голове виднелся глубокий уродливый шрам. Открыв рот, она сказала мне мягко:
– Я знаю, куда уходят снеговики, Джо. Теперь я это знаю.
Она улыбнулась, и меня охватили ощущения счастья, покоя и умиротворения. Однако затем облака опустились ниже, набухли и из них вместо дождя хлынули черные жуки. Я увидел, как мой друг и моя сестра упали на землю и их начала окутывать масса телец, пока передо мной не остался лишь черный рой, полностью поглотивший Криса и Энни.
Меня спас звук телефонного звонка, а точнее, аккордов «Металлики».
Перевернувшись, я взял телефон здоровой рукой. Брендан. Трясущимся пальцем я нажал на кнопку приема вызова.
– Ты жив? – прохрипел я.
– Вроде да. У тебя дерьмовый голос.
– Спасибо.
– Тебе же нравится моя честность.
– И твоя шикарная задница.
– Здоровая еда и никакой выпивки. Тебе тоже стоит попробовать.
– Я звоню тебе уже несколько дней, – сказал я.
– Зарядку потерял. В чем срочность?
– Просто… хотел убедиться, что ты в порядке.
– Не считая того, что я тоскую по своему любимому пабу, пижон. Когда уже можно будет опять туда ходить?
Я посмотрел на свою забинтованную обожженную руку.
– Пока еще нельзя.
– Етить его в пень.
– Съехать на время из квартиры тоже было бы хорошей идеей.
– Господи Иисусе! Это как-то связано с твоей привычкой одалживаться у всяких неприятных типов?
Я ощутил укол совести. Брендан всегда был добр ко мне – более чем добр. Он позволил мне бесплатно жить у себя. Он никогда не читал мне нотаций по поводу моего пристрастия к азартным играм. Большинство людей давно бы махнули на меня рукой. Но не Брендан. А теперь я вместо благодарности подставляю его под удар.
– У тебя есть где остановиться сегодня ночью?
– Сегодня ночью? Ну, у меня есть сестра. Уверен, ее муж будет просто вне себя от счастья.
– Это ненадолго, обещаю.
– Надеюсь, етить его в пень. – Он вздохнул. – Знаешь, что сказала бы сейчас моя милая старая матушка?
– «У меня садится голос», надеюсь?
– Когда заяц перестает бегать от лисы?
Я застонал.
– Когда?
– Когда слышит охотничий рог.
– В смысле?
– Иногда тебе нужен кто-то покруче, чтобы решить свои проблемы. Кто-то вроде полиции.
– Я и сам их могу решить, ясно?
– Как тогда, украв пожертвования из школьного сейфа?
– Я не взял оттуда ни пенса.
Это было правдой. Но только потому, что Дебби – секретарша со страстью к сумочкам – добралась туда раньше меня. Когда я об этом узнал, мы пришли к соглашению: я никому ничего не говорю, а она возвращает деньги на место. Кроме того, я тихо увольняюсь (мне тогда и так уже вынесли последнее предупреждение за систематические неявки на уроки, недобросовестное исполнение своих обязанностей и в целом за дерьмовое отношение к работе). Ах да, к тому же она остается мне должна.
– Это было совсем другое, – добавил я.
– Помню. Ведь это я носил тебе виноград в больницу, когда ты не смог расплатиться с долгами и кто-то раздробил тебе колено.
– Ты навестил меня всего дважды. И никакого винограда не было.
– Я слал тебе эсэмэски.
– Ты слал мне порно.
– Да кому вообще был нужен этот етитский виноград?
– Слушай, я правда со всем этим разберусь.
– А я разве не упоминал, что у сестры мне придется делить свободную комнату с паршивыми хомяками, которые всю ночь напролет со скрипом носятся в своих колесах?
– Прости.
– Или что у нее есть двое маленьких детей, считающих, что пять утра – это самое время для того, чтобы попрыгать на животе у своего дяди?
– Прости. Мне правда жаль.
Читать дальше