Шалини Боланд - Соседский ребенок

– Сегодня это будет затруднительно. Но, думаю, у меня получится на следующей неделе.

– Мел, ты же обещала. Вчера ты сказала, что отдашь сегодня. – Я набираю в грудь побольше воздуха. – Проблема в том, что я больше не смогу давать тебе в долг, пока ты не отдашь все, что когда-то брала у меня. А набежало почти семьсот фунтов. – Я не хотела говорить об этом так резко, но, наверное, не существует мягких способов стрясти с человека долг.

У нее отвисает челюсть, затем она захлопывает рот.

У меня бешено стучит сердце и пылают щеки. Я жутко себя чувствую, но извиняться не собираюсь… И тут я именно это и делаю.

– Извини, – говорю я. – Я так устала… маленький ребенок, поздно ложусь, а тут еще эта краска и грохот от стройки. Я не хотела набрасываться на тебя. Просто с деньгами очень туго, понимаешь?

Она подавленно закусывает губу.

– Знаешь, я лучше пойду. – Быстро допиваю свой кофе и встаю.

– Сожалею насчет денег, Кирст, – говорит она. – Я и не подозревала, что взяла взаймы у тебя там много. Ты уверена, что столько? Не бери в голову. Пусть так. Просто… – Она глубоко вздыхает. – Так трудно быть матерью-одиночкой. Все вокруг превращается в проблему. Ты не представляешь, каково это. – По ее щеке скатывается огромная слеза. – Я как-нибудь раздобуду деньги. Обязательно, обещаю.

– Не плачь, Мел. – Чувствую себя стервой. – Конечно, это трудно. Просто… верни мне, когда сможешь. Не давлю на тебя. – Произнося эти слова, я уже знаю, что больше никогда не увижу свои деньги. Но ничего страшного. Наша дружба дороже нескольких сотен фунтов. – Забудь о моей просьбе, ладно?

Мел шмыгает носом и вытирает глаза.

– Спасибо, дорогая. – Она встает, и мы обнимаемся. – Вот мы с тобой дурехи, разрыдались. Теперь будем знать, как нельзя напиваться на встрече одноклассников.

Я не утруждаю себя напоминанием о том, что вчера из нас двоих пила только она. Мы прощаемся, и я иду домой. Утренний прилив энергии закончился, и мне претит мысль о том, чтобы идти на прогулку. Сейчас я предпочту развалиться на диване и посмотреть телевизор с включенным на полную громкость звуком, чтобы заглушить грохот стройки.

Тут я понимаю, что нужно рассказать Доминику про деньги. Он не обрадуется. Мое раздражение растет. Снова позволила Мел обвести себя вокруг пальца. Она всегда так делает. Скармливает мне какую-нибудь трогательную историю, и я покупаюсь на нее. Я помогла бы ей, если бы она действительно нуждалась в деньгах, но на самом деле она ежемесячно получает чек на сумму, дважды превышающую наш с Домиником общий заработок. У нее есть деньги на ремонт кухни, но не на оплату детского сада. Она тратит деньги на новые тряпки, но в электрической компании у нее постоянные задолженности, и я вынуждена приходить ей на помощь. Мел всегда находит отговорки, чтобы не возвращать деньги, и я каждый раз позволяю себя обмануть.

Ненавижу, когда мною владеют эти чувства, горечь и гнев. Я не такая. Но тугой комок у меня в груди свидетельствует об обратном. И вообще, могу ли теперь утверждать, что знаю себя?

Невероятно, но сегодня рабочие не пришли в шестой дом. Конечно, сегодня суббота, но раньше, все два месяца, они работали и по субботам. Какова бы ни была причина, я просыпаюсь и радуюсь тишине. Более того, вчера вечером я только один раз проверила все замки, а потом спокойно заснула. И сейчас я чувствую себя почти самой собой.

В это утро, когда Доминик дома и ярко светит солнце, моя тревога за Дейзи уходит на второй план. И я почти смиряюсь с открытой задней дверью, хотя каждые пять минут поневоле оглядываю заборы. Вчера вечером Доминик помог мне счистить большую часть краски. Но на крыльце и на дорожке еще остаются довольно крупные пятна. Похоже, нам от краски никогда не избавиться.

– Выпьем чайку в саду? – предлагает Доминик.

– Отличная идея, – жизнерадостно отвечаю я.

Выношу из дома Дейзи и укладываю ее на расстеленный на траве игровой коврик под выгоревший зеленый пляжный зонт. Затем сажусь в одно из садовых кресел. Когда мы купили этот набор деревянной мебели для патио, то планировали каждый год пропитывать древесину маслом, чтобы мебель выглядела красиво. Естественно, никто ничего не делал, и мебель стала серой и облупилась.

Доминик приносит две кружки с чаем и ставит их на стол, а потом садится напротив меня.

– Ты видела, что на доме Паркфилдов вывесили объявление «Продано»? – спрашивает он.

– Серьезно? – Я подаюсь вперед. Я знала, что третий дом выставлен на продажу, но совсем забыла об этом.