Катажина Бонда - Очкарик

Саша тут же спряталась за полотер и приняла отрепетированную позу прежде, чем дверь открылась. Как только мужик ворвался внутрь, она выглянула из-за машины и выстрелила. Не попала, тот бросился к ней. В панике она выстрелила второй раз, целясь в голову и грудную клетку. Все произошло очень быстро. Нападающий не успел издать ни единого звука. Захрипел и упал, ударяясь головой о плиточный пол.

Она не медлила ни секунды. Вскочила и, хромая, направилась к выходу. Проходя мимо тела, она держала его на мушке. Мужчина не пошевелился, уже не пытался напасть на нее. Свет из коридора ослепил ее.

— Саша, — услышала она хрип.

Она обернулась. На полу, в луже крови, лежал Роберт Духновский.

— Я так и знал, что без очков ты ничего не видишь, — пытался шутить он. — Ты убила меня, как того дядьку в тире. Почти.

Саша упала на колени. Потрясла его за плечи.

— Все будет хорошо, Дух! — Единственной здоровой рукой она пыталась остановить кровь, но это плохо помогало. В ее глазах стояла та мишень, с двумя отверстиями от пуль. В голове и груди врага. И забытая гильза. Дурацкая примета, которая как раз совпала. Она была не в состоянии хоть что-то произнести и расплакалась.

— Ты не тренировалась. — Дух скривил губы в гримасе, которая при нормальных обстоятельствах должна была быть улыбкой. — Черт, как же больно.

— Не умирай! — Она прижалась лицом к его щеке. — Не поступай так со мной.

— Только одного мне жаль, Сашка, что мы так и не оказались в одной постели, — прохрипел Дух и потерял сознание.

Действие романа происходит в моем родном городе. Хайнувка — это карманный городок рядом с Беловежской Пущей — зеленый, тихий и весьма своеобразный. Когда я сообщила, где происходит действие, многие кривились: в такой дыре? Почему? Потому что история этого места просто удивительна, — отвечала я и продолжаю это повторять.

Историю города можно смело сравнивать с летописями первых поселений на Диком Западе в Северной Америке. Отличия только в масштабах. Более века назад туда съезжались люди со всего мира, в поисках новой биографии, счастья и денег. Вместо золота были пушные звери, которых истребляли без оглядки, а потом древесина — строительный материал, некогда более ценный, чем самоцветы. Поскольку рядом проходит граница, множество мест в окрестностях политы кровью невинных людей. Тем не менее массмедиа очень редко вспоминают о Хайнувке.

В роман вплетена моя семейная история. Я с детства слышала рассказы о бабушке, погибшей в годы войны. Она была на седьмом месяце беременности и, как мне говорили: ее убил немецкий танк. Это мать моей матери. Ее звали Катажиной. Я ношу это же имя. Моя мама в шесть лет осталась сиротой. Во время работы над романом, местом действия которого я определила Хайнувку, мой родной город, я разбирала одну послевоенную историю. В документах Института национальной памяти мне попалось дело о так называемом погроме православных деревень, совершенном бригадой под командованием одного из «проклятых солдат», Ромуальда Раиса, по прозвищу Бурый. От рук деятелей антикоммунистического подполья в то время погибли, получили ранения и ожоги около ста человек. Пострадали исключительно мирные жители, в том числе женщины и дети. Из пятидесяти возниц, выманенных из своих домов, были убиты тридцать человек, все православного вероисповедования. Их тела были найдены лишь в 1994 году. Памятник павшим поставили в 1997-м, после второй эксгумации. Почти полвека общество молчало из страха, хотя всем было известно о братской могиле.

Это была не единственная атака антикоммунистического подполья на мирных людей, которые погибли из-за того, что были против навязываемой народными властями эмиграции, а вооруженному подполью требовалась «Польша для поляков». Местные старики говорят о значительно большем числе погибших — нескольких сотнях. С карт в те времена «исчезло» много белорусских деревень. Многие тела так и не были обнаружены, люди же попросту боялись громко говорить о трагедии. Моя бабушка была одной из жертв погрома. Ей и моей маме я посвящаю эту книгу.

От чтения документов ИНП меня охватывала дрожь. Каждое слово касалось меня лично. Я иногда говорю, что не писатель выбирает историю, а история выбирает его, потому что только этот человек может ее рассказать, и именно так было в этом случае. В моем доме тема национальных различий не обсуждалась никогда. Национализм и радикальные взгляды были моим родителям чужды. Это светлые, начитанные и уравновешенные люди. Они предпочитали оберегать детей от прошлого при помощи завесы молчания, ибо, из соображений безопасности, не хотели бередить раны истории. Поступая в белорусский лицей, я даже не знала алфавита, поскольку дома мы разговаривали по-польски, а потом закатывала скандалы, когда в школе меня пытались убедить, что по происхождению я белоруска. Тогда я была слишком молода, чтобы разобраться в проблеме. Я не понимала значения ЗЕМЛИ и того, что психологическая память наших предков, история, на которой мы выросли, которая влияет на наше культурное, общественное наследие, а также на горизонты нашего разума, содержится в нас самих. Это словно тень, отбрасываемая телом человека. От нее невозможно убежать. Наоборот, ее нужно знать, чтобы лучше понимать себя и обеспечить душевное спокойствие своим потомкам. Может быть, из-за психологической генограммы рода, которая у меня, несомненно, кровавая (когда я начала углубляться в свои психологические корни, обнаружилось множество трагедий, выпавших на долю моих предков), я пишу именно такие книги. Но это уже тема другого романа, который я когда-нибудь представлю читателям.