Леви Тидхар - Усама [litres]

Когда Джо проснулся, они уже перебирались на паром, а потом последовали путь по морю и брызги холодной морской воды, пока он стоял на палубе и всматривался вперед. Потом вышла луна, появились скалы Дувра, белые как мел, сияющие в лунном свете не призрачно, а как лицо безмолвного трупа, отвернувшееся по смерти от парома, приближавшегося сквозь черные воды пролива. Паром причалил, с земли донеслись обрывки музыки и были унесены изменившимся ветром, что-то в исполнении джазового оркестра в трансляции Би-би-си по радио. Стояла холодная, ясная ночь.

Джо купил побеленный молоком кофе у одинокого торговца, курил сигарету и притоптывал ногами, пока другие пассажиры сходили на берег, мужчины с набухшими глазами, женщины со сбившимися волосами, держась за руки на ветру, с видом настороженным и безрадостным. Для Джо, впрочем, это время было чем-то вроде покоя. Точка пересадки походила на эпицентр двух противоборствующих сил, на равновесие, какое устанавливается, когда на тело со всех сторон действует равное притяжение: образуется момент покоя, то есть свободного падения. Для Джо то были моменты полного спокойствия: совершенное настоящее, безо всякого будущего, безо всякого прошлого. Он обожал время ожидания, пустое время, бесконечные моменты, что мешались между текущими и минувшими.

Мелкий дождик, подгоняемый ветром, прошелся по воде, и окурок сигареты Джо, затухнув, плавал возле его ноги, поднявшись над землей, какое-то время Джо зачарованно рассматривал его, словно бы разглядывал предмет культуры инопланетного разума или странный, неведомый след древней цивилизации. Потом он рассмеялся, смех его неведомо как наполнил теплом огромное открытое пространство вокруг него. И Джо присоединился к другим пассажирам, поджидавшим поезда. Утесы Дувра, меловые и бледные, остались позади, их лица (теперь во множестве) глазели через море. Джо в ответ глазел на них в окно: внутри было тепло, стекла запотели, ему пришлось протереть стекло рукавом. Он прижался лицом к стеклу, ощутил кожей его холод и глянул в окно. Стал раздумывать, что виделось глазевшим лицам Дувра. На том берегу пролива росли маки, где-то там, за морем воды, среди французских пейзажей, по каким он так недавно ходил, ему рисовалось поле маков там, внизу, где людское поле было вспахано и сжато. Поезд набирал скорость, но еще долго лицо Джо оставалось приклеенным к стеклу, вглядывалось вдаль, за пределы мягкого в лунном свете английского пейзажа, сыпавшего серебристыми струйками дождя, и он видел, словно сквозь тонкую дымку, бесконечные красные цветы – в цветении посреди безмолвного мира.

Вокруг статуи Антероса на Пиккадилли-серкус кружили туристы, и солнце просачивалось сквозь грязно-серые тучи, оставляя капельки пота на верхних губках девушек и на лбах мужчин. Машины катили по кругу площади ордами примитивных травоядных, а на высоком фасаде над кафе «Монико» напротив Антероса большие, чугунного литья символы рекламировали «Липтон», «Риглиз» и «Кока-колу». Громадные часы показывали «время „Гиннесс“». Джо стоял под статуей.

Бог разделенной любви и мститель за любовь отвергнутую изображался малым с крыльями, напоминавшими крылья голубей, сновавших по всей площади. Стоял он одной ногой (другая в воздухе) на постаменте над фонтаном с подернутыми глянцем глазами, взметнув свой лук вверх. Статуя была алюминиевой. Моделью для нее послужил шестнадцатилетний итальянец Анджело Коларосси. Малый с тех пор успел состариться и умереть. Антерос же оставался юным. Мимо Джо прошла группа туристов и остановилась рядом с фонтаном, а их гид, лысый и потеющий в лишенной света влажности, бубнил, словно бы продолжая ранее начатый монолог:

– А это знаменитый Ангел христианского милосердия, воздвигнутый на этом месте в тысяча восемьсот девяносто втором году, вновь возвращенный в точности на это место по окончании Второй мировой войны…

– А я думал, что это Эрос, – сказал один из туристов. Говорил он с сильным голландским акцентом, и волосы у него были цвета соломы. Гид улыбнулся и смахнул со лба пот.

– Обычная неточность, сэр, – сообщил он. – Хотя, вообще-то, первоначально считалось, что он брат Бога чувственной любви…

Мимо катил двухэтажный автобус, сквозь стекла окон в нем пассажиры разглядывали снующие толпы. Джо увидел, как на ступеньках фонтана целовалась юная парочка, не обращая никакого внимания ни на группу туристов, ни на кого бы то ни было еще. У девушки были длинные черные волосы, юноша же был коротко стрижен, ни она, ни он не были много старше ангельского Анджело Коларосси в те времена, когда тот позировал для статуи.