Марк Бернелл - Ритм-секция [litres]

Три ответа, и ни один не был правдив, в этом Стефани не сомневалась. Старик улыбнулся. Она же не знала, то ли улыбнуться ему, то ли его убить. Ею в равной степени владели облегчение и ярость. Интересно, какова настоящая причина?

– Я помню, что связанный с этим человек, тот самый субъект, не забрал эти документы сам. Это сделал кто-то другой, – сказал Брэдфилд.

– Кто?

– Не знаю. Это был единственный раз, когда я его видел. Но знаю, что они предназначались для человека, который все организовал. Как вы, сказали, его имя?

– Исмаил Кадик.

– Кто знает, вдруг именно он забрал эти документы? Такое возможно, как вы думаете?

Пальцы Брэдфилда застыли, но затем он вытащил из папки негатив, подошел к свету и, поднеся его к самой лампе, промурлыкал:

– Ах да. Вот и он.

Брэдфилд вышел из своей крошечной фотолаборатории на другом конце чердака и передал Стефани фотографию. Это был черно-белый – голова и плечи – снимок мужчины в возрасте от двадцати до тридцати пяти с гладкой темной кожей, черными волосами, коротко стриженной ухоженной бородкой. Взгляд глаз под тяжелыми веками был устремлен прямо в объектив, прямо на Стефани, прямо в прошлое. Она даже поежилась.

– Это Мустафа Села? – спросила шепотом, не поднимая глаз.

– Нет. Это тот человек, который выдает себя за Мустафу Села. Кто скажет, каково его настоящее имя?

На этот раз Стефани была готова поднять взгляд. Сирил Брэдфилд скатывал себе сигарету-самокрутку. У него были толстые, корявые пальцы, за долгие годы работы покрывшиеся порезами и царапинами, огрубевшие от растворителей и клея, скрюченные возрастом. Но они не утратили ловкости. Он, не глядя, почти мгновенно скрутил сигарету. Та была идеальна. Ровная по всей длине, ни складок, ни морщинок.

– А кто, по-вашему, может это сказать? – спросила его Стефани.

Он вновь уклончиво пожал плечами:

– Может, ваш друг Кадик?

– Это почему же?

– Это была срочная работа. Хорошие деньги, но очень срочный заказ. Кто бы ни организовал это, похоже, он знал, чем они занимались. Так что, вполне вероятно – но не более того, – было известно, для кого это предназначалось.

Стефани продолжала смотреть на Брэдфилда. Тот, щелкнув зажигалкой, закурил самокрутку. Какое-то время они в упор рассматривали друг друга. Стефани казалось, будто их взгляды ведут безмолвный разговор, но ее мозг оказался не способен расшифровать его мысли.

– Ваша память работает на удивление хорошо.

– Некоторые вещи запоминаются лучше, чем другие.

– И это одна из них?

– В некотором роде да.

– Как именно?

Ей было видно, что Брэдфилд готов поговорить, но что-то – не то страх, не то остатки уважения к конфиденциальности – мешает ему. Впрочем, по опыту Стефани знала: если набраться терпения и подождать, она услышит его признание.

Так бывало всегда. Колебания помогали загладить вину, придав признанию достойный вид личного выбора. Стефани всегда поражало, какие вещи рассказывали ее клиенты. А также то, что из всех людей, кому можно излить душу, они выбирали именно ее. Этот раз ничем не отличался от предыдущих.

В конце концов, чувствуя, что молчание начинает затягиваться, Брэдфилд сказал:

– Они отказались от услуг моего посредника. Для меня же он – важная форма защиты. Более того, как вы сами видели, это моя единственная защита. Да и вообще, я бы сказал, что такая предосторожность была взаимовыгодной. Но они настаивали, чтобы я сделал для них исключение.

– Настаивали?

Брэдфилд кивнул:

– Да, так, как могут настаивать такие люди.

Намек был ясен: я не стану расстраиваться, если с ними что-то произойдет .

Я слишком живо помню, что Сирил Брэдфилд сказал мне вчера вечером. Не носи с собой пистолет, если не готова из него стрелять. Я знаю, что не собираюсь убивать Исмаила Кадика, но он-то этого не знает. Более того, думает, что скоро умрет. Эту иллюзию мне помогают создавать две вещи. Во-первых, сам Кадик. В отличие от Брэдфилда, он агрессивен – ярый женоненавистник, я подозреваю, – и мне ничего не стоит проникнуться к нему неприязнью. Во-вторых, я уже стреляла в него. По чистой случайности. Я угрожающе навела на него пистолет и для пущей убедительности отпустила предохранитель. Спусковой крючок оказался намного легче, чем я себе представляла. Грянул выстрел. Я была в таком же шоке, что и Кадик. На мое счастье, его внимание было приковано к пуле, впившейся в стену офиса, так что выражение моего лица осталось им не замеченным. По правде говоря, я промахнулась на целый ярд, но и этого оказалось достаточно, чтобы убедить его в том, что я представляю собой серьезную угрозу.