Бернар Миньер - Сестры [litres]

Сервас задумался. Его мозг складывал два и два, чтобы получилось четыре: невозможно не заметить связь этой кражи с присутствием Манделя, фаната-проныры, в саду у Лангов несколькими месяцами раньше… Может быть, здесь и кроется объяснение? Кража, только совершенная из абсолютно другой алчности? Кража, которая плохо кончилась…

– Когда вы это заметили?

– Сегодня утром, когда сел за рабочий стол.

– А почему не вчера?

– Вы это серьезно? Вы правда полагаете, что я мог вчера писать?

– Прошу прощения, но я должен был задать этот вопрос, – смутился Мартен.

Он поблагодарил и отсоединился. Потом поискал номер прокуратуры. Ему на ум пришли еще две фанатки, убитые двадцать пять лет назад, и вот теперь появился еще один фанат и пересек дорогу Эрику Лангу. Судя по фотографиям, ему было около пятидесяти. Стало быть, почти его ровесник и на несколько лет старше Амбры и Алисы… Что делал Реми Мандель двадцать пять лет тому назад?

– Ты уверен, что это здесь?

– Адрес нам дали в налоговой, – ответил Венсан.

Сервас поднял голову и посмотрел на окна, заколоченные досками, на фасад в строительных лесах, весь покрытый граффити и потеками ржавчины и сырости, похожими на размазанную по лицу тушь.

– Здесь никто не живет, – сказал он, ухватившись за ручку источенной червями деревянной двери, которая выходила на узкую, как кишка, улочку де Жест в самом сердце Тулузы, в двух шагах от Плас дю Капитоль и Рю де Ром.

К его огромному удивлению, дверь с жалобным скрипом открылась. Он отступил на шаг: в этом отрезке тесной улочки с трудом могли разойтись двое. А сделай он не один, а два шага назад – и уперся бы спиной в фасад дома напротив. Теперь они с Венсаном, рискуя свернуть себе шеи, старались разглядеть окна на последнем этаже.

– Я бы сказал, что под самой крышей еще кто-то живет, – сказал Эсперандье, стукнувшись об стенку затылком. – Ставни открыты.

Они вошли в мрачный, обветшалый коридор, пропахший плесенью.

– А замок новый, – сказал Сервас, указывая на дверь, куда они только что вошли. – По углам полно мышиного дерьма, но нет ни стаканов, ни пивных бутылок: кто-то закрывает дверь на ночь.

– И на одном из почтовых ящиков обозначено имя, – заметил Эсперандье.

Сервас оглядел шеренгу выкрашенных в зеленый цвет почтовых ящиков. Все ярлычки с именами были сорваны, кроме одного, написанного синими чернилами: МАНДЕЛЬ. Мартен приподнял клапан: в ящике лежали рекламные проспекты. Они с Венсаном переглянулись. Потом оглядели деревянную лестницу, такую же шаткую и обветшалую, как и весь дом.

– Я очень удивлюсь, если тут обнаружится лифт, – заметил Эсперандье.

Ступеньки скрипели и стонали, а железные перила так шатались, что полицейские изо всех сил старались на них не опираться. Добравшись до последней площадки под самой крышей, Сервас осмотрел единственную дверь. Замок и засов. Ни глазка, ни звонка. Мартен приложил к двери ухо, услышал приглушенное бормотание телевизора и посмотрел на часы. Было десять сорок пять. Он постучал в дверь.

С той стороны раздались шаги. Звук телевизора еще приглушили, засов вытащили из паза, и дверь приоткрылась. На них смотрели два больших бегающих глаза.

– Да?

– Реми Мандель?

– Э…

– Можно войти? – спросил Сервас, приложив удостоверение к щели в двери.

Мандель, видимо, старался найти такой ответ, чтобы оставить полицейских на лестничной площадке, но не нашел и, нехотя подвинувшись, пропустил. Шагнув через порог, Сервас сразу же зажал нос: в ноздри ударил затхлый запах кошачьей мочи, плесени, едкого пота и еще с полдюжины запахов, опознать которые он не смог. Эта адская смесь мало чем отличалась от вони из помойного ведра, куда целую неделю кидали огрызки, очистки и счищали с тарелок остатки мяса и рыбы. На окнах висели зеленые гардины, в комнате царил зеленоватый полумрак и беспорядок. Фанат Эрика Ланга был ростом около двух метров, и Сервас поднял на дылду глаза.

– Вы догадываетесь, почему мы здесь?

Сгорбившись, Мандель отрицательно помотал головой. Он производил очень любопытное впечатление: напоминал ребенка, который слишком быстро вырос и слишком рано состарился. Как и на фото из Фейсбука, его пышная седая шевелюра над выпуклым высоким лбом походила на облако сладкой ваты. Молочно-белую кожу щек сплошь покрывала короткая и жесткая седая щетина, похожая на колючки или на воткнутые в пластилин зубочистки, а маленький рот алел, как спелая ягода.