Жан-Кристоф Гранже - Последняя охота

Убийство Филиппа Шуллера выглядело более «нормальным»: Лаура убила его, чтобы помешать предать гласности факт усыновления Юргена. На самом деле этот мотив тоже не работал: ну не был убитый Гейерсбергом по крови, и что с того? За такие откровения не убивают, даже если выяснилось, что семья подделала свидетельство о рождении Юргена, подкупив кого-то из чиновников мэрии Фрайбурга-им-Брайсгау.

Старика Франца задержали и сразу отпустили. Во-первых, потому, что на него работали лучшие адвокаты земли Баден-Вюртемберг. Во-вторых, улики против него были ненадежными, а доказать, что именно он дирижировал лесными дуэлями, оказалось невозможно. В-третьих, граф не мог нести ответственность за действия Черных охотников, егерей и сотрудников ассоциации «Черная кровь».

Бандитов посадили за незначительные правонарушения: две попытки устрашения французских полицейских, разведение запрещенных собак, бегство с места дорожного столкновения… Ньеман с Иваной мечтали о других обвинениях: в соучастии в убийствах на так называемых охотах, стоивших жизни Юргену и Максу, в покушении на убийство полицейских, в нападении на несовершеннолетнюю Джулию Марию Вадоче…

«Наплюй!» – посоветовал Ньеман своему лейтенанту. Он был неукротим, когда искал преступников, но в правосудие не верил. И еще меньше верил в истину. В расчет сыщик принимал только виновность и был готов на все, чтобы выкурить злоумышленника из норы. Но признания, адвокаты, судьи, приговоры… нет, его это не волновало, он «умывал руки», потому что презирал человека. Никто не способен судить беспристрастно. «Истины как таковой не существует, – назидательным тоном заявлял он на лекциях в Школе полиции, – есть только более или менее правдоподобная ложь».

На этом деле Ньеман облажался по полной. Любил он или нет убийцу, то есть Лауру фон Гейерсберг, значения не имело. Проблема заключалась в другом: он допустил тотальную ошибку и оказался очень далеко от истины. Ослепленный красотой графини, разгромленный на хорошо ему знакомом поле борьбы со злом, сыщик не замечал ничего вокруг. Уравнение почти абстрактной жестокости оказалось ему не по зубам.

Да, он убил своего девятого преступника, и это был бесспорный случай законной самообороны, но забыть, как легко лезвие ножа вошло в горло Черного охотника, никак не мог.

Ньеман отмалчивался уже три дня, и Ивана оставила шефа в коконе – у нее имелись более срочные дела. Нужно было составить последние протоколы и подвести общие итоги расследования.

Как это ни странно, лейтенант, в отличие от Ньемана, не испытывала ни сомнений, ни угрызений совести. Она видела куда меньше ужасов, но врожденная ненависть к привилегированным классам и естественное неприятие идеи любого врожденного превосходства, социального подавления и голубой крови позволяли ей легче принять систему Гейерсбергов.

Впрочем, она тоже ошибалась и мало в чем разобралась, но хотя бы пыталась обеспечить им возможность нормально работать, забыв об искалеченных трупах Юргена и Макса, собственных пальцах, зажатых стартером мотоцикла, и мертвом Шуллере, лежащем лицом вниз среди осколков лабораторной посуды. Воображение Иваны Богданович не шло ни в какое сравнение с извращенной фантазией Гейерсбергов.

Они могли бы сделать бумажную работу во Франции, но Ивана заявила, что ей необходимо согласовать некоторые пункты с немецкими коллегами. Это было правдой лишь отчасти.

У хорватки была совсем другая причина, чтобы задержаться: она каждый день навещала своего героя в Университетской клинике Фрайбурга. Раненого героя, чей вид в казенной пижаме неизменно переворачивал ей душу.

Кляйнерт, можно сказать, дешево отделался. Рентген показал ушиб мозга, но без гематомы, три сломанных ребра, трещину ключицы и вывих правого плечевого сустава. Впрочем, одно осложнение – и серьезное – имелось: сломанные ребра, как охотничий нож для свежевания зверя, разрезали мышцы, ткани и даже внутренние органы – Ивана толком не поняла: лечащий врач говорил на английском, щелкавшем на каждом согласном звуке.

А вот порезы век, производившие самое устрашающее впечатление, оказались поверхностными. Извлекали мелкие осколки долго и нудно, после чего Кляйнерту забинтовали лицо, как актеру из фильма о войне.

Когда приходила Ивана, он мог только слушать ее. Чистая романтика… Жаль только, что хорватке приходилось подстраиваться под расписание законной супруги и двух детей, – банальное унижение всех любовниц на свете. Так тебе и надо! – говорила она себе, приходя в больницу после достойной матери, сумевшей сохранить отца своим отпрыскам. Иване это оказалось не по силам…