Тим Каррэн - Кожное лекарство

Ленточный червь. Мосс поместил его в двадцатилитровую бутыль со спиртом. Лентец плавал в жидкости, как какая-то причудливая змея. Паразитический плоский червь, разрезанный на куски.

«Почти десять метров, — похвастался Мосс. — Разве не чудо?»

Калебу пришлось согласно кивнуть.

В мире полно странных сюрпризов.

* * *

На постоялом дворе «Святой Джеймс» в своей комнате от кошмара, который даже не мог вспомнить, проснулся Джексон Диркер.

Он лежал на кровати, глядя в потолок, и думал о войне.

Диркер служил в 59-м Иллинойском пехотном полку. Впервые он ощутил, что такое война, возле Пи Ридж.

Он вспомнил, как наткнулся на Тайлера Кейба и его шайку южан. Вспомнил, как они обыскивали груды тел убитых солдат.

Господи… Те парни были оскальпированы. Выпотрошены. Плоть была срезана с костей, так что их не узнала бы даже родная мать.

Солдаты Диркера хотели прикончить южан на месте, но Диркер назначил другое наказание.

Он помнил ощущение кнута в ладони, свист воздуха и въедающуюся в тело плеть. Глядя на тех убитых и изуродованных парней, он потерял контроль над собой. Потерял всякое чувство приличия.

То, что он сделал, было неправильным.

Сейчас он это понимал… Как и понимал то, что Кейб и его люди не оскверняли те тела.

Но «знать» и «признавать» — две разные вещи.

Ибо гордость — дама суровая.

* * *

Тайлеру Кейбу, как и Диркеру, снилась война.

Мимо в тумане проплывали лица павших товарищей. Он видел кровь и смерть, брёл от одного поля битвы к другому, пробирался через груды тел солдат Конфедерации и Союза и пытался сбежать, сбежать…

Мимо проходил Диркер, качал головой и спрашивал, как он мог позволить своим людям изуродовать те тела.

«Нет, нет, нет, мы этого не делали! Я бы никогда этого не позволил! Никогда…»

И Кейб просыпался, тяжело дыша. Невидящим взором смотрел в потолок и ощущал запах пороха, грязи и крови.

А затем всё исчезало, и он вновь закрывал глаза.

* * *

В захудалом гостиничном номере на кровати, скрестив ноги, сидел человек, который называл себя Генри Фрименом и утверждал, что он — техасский рейнджер.

На одеяле перед ним лежал нож Грин-Ривер с пятнадцатисантиметровым лезвием острее бритвы.

Когда-то ножи Грин-Ривер были популярны среди трапперов[1] и жителей гор.

Лучшее оружие для охоты, битвы и разделки туш.

Также его очень любили охотники на буйволов; подобным орудием они могли снять шкуру с животного в рекордное время.

И, как прекрасно знал Генри Фримен, у ножей могло быть и другое применение… Такое как потрошение женщин и вырезание их сердец.

Один из таких трофеев как раз лежал перед ним, бережно завёрнутый в оленью шкуру.

Фримен раскачивался вперёд-назад и прислушивался к голосам в своей голове.

«Ты всё делаешь правильно. Шлюхи должны быть очищены, — нашёптывали они ему. — Но есть и другие… Такие, как южанка, управляющая постоялым двором «Святой Джеймс»…

* * *

В «Искуплении» мормоны метались, как муравьи, приводя в порядок старый шахтерский город.

Отовсюду доносился стук молотков, визжание пилы, грохот колёс повозок, перевозящих брёвна с одного конца городка в другой.

Старые лачуги и дома были разобраны до фундамента, а иногда и вовсе снесены и перестроены с нуля.

На улице подмораживало, но это не сказалось на энтузиазме и настроении жителей, вновь отстраивающих заброшенное поселение.

Везде кипела работа.

Пот, тяжёлый труд и ноющие мышцы.

Ибо «Искупление» должно быть восстановлено, душой и телом… Такова воля Божья.

И оно должно быть укреплено, ведь в одну из грядущих тёмных ночей линчеватели вновь отправятся вершить свою месть.

* * *

А в мормонском поселении «Избавление», которое, по слухам, целиком отдалось дьяволу, царила мёртвая тишина кладбищ и виселиц.

Она висела в воздухе, как ядовитая пелена.

Полуразрушенные хибарки и высокие покосившиеся дома жались друг к другу, как могильные надгробья, мечтая лишь о скорейшем наступлении темноты.

С гор дул северный ветер, пронизывал улицы насквозь и сковывал лужи ледяной коркой.

Потрепанные временем вывески скрипели над запертыми дверями и пустыми дощатыми тротуарами.

Солнечный свет, казалось, избегал этой тесной и пустынной деревни, и тени — где-то серые, а где-то чёрные — укрывали, как паутина, узкие переулки и укромные тупики.

Время от времени из какого-нибудь сырого подвала доносился стон или скрежет, а из-за закрытого ставнями чердачного окна — жуткое детское хихиканье.