Симона Сент-Джеймс - Сломанные девочки [litres]

Потому что это была Деб.

В той же одежде, что и в день убийства. В сером плаще, перетянутом поясом на тонкой талии. Правда, без черной вязаной шапочки на голове, в которой ее видели, когда она садилась в машину к Тиму Кристоферу. Около тела шапку тоже не нашли. Темные волосы Деб были стянуты сзади в объемистый хвост. На Фиону смотрели серо-голубые глаза сестры, которую она не видела 20 лет.

– Не впускай ее, – сказала Деб.

Фиона подняла голову с пола.

– Деб.

Деб снова отвернулась к окну.

– Она будет тебя просить, – произнесла она еле слышно, будто ветер глушил ее голос и она не могла его перекричать. – Умолять. Тебе будет ее очень жалко. Но впускать ее нельзя.

«У меня галлюцинации», – подумала Фиона, но сейчас ей было на это плевать. Ее сестра сидела у окна, скрестив ноги в темно-зеленых брюках и кроссовках, что были на ней в тот день. От нее исходила тихая, болезненная красота вечно двадцатилетней девушки. И в то же время ее тело в этих же кроссовках когда-то лежало мертвым на поле снаружи.

– Деб, – повторила Фиона, выцарапывая из горла слова, – с тобой все хорошо?

– Нет, – ответила Деб, все еще глядя в окно.

Фиона заставила себя приподняться на локтях.

– Ты теперь всегда здесь?

Сестра некоторое время молчала, а затем сказала:

– Это все так странно. Как во сне, тебе не кажется? – Она повернулась и снова посмотрела прямо на Фиону. – Пожалуйста, не впускай ее.

– Мэри? – выдохнула Фиона.

– Тут бывает так холодно. – Деб бросила взгляд в окно. – И она такая печальная.

Фиона снова открыла рот, пытаясь привлечь внимание Деб. Ей столько хотелось сказать, о стольком спросить! Но сестра ее не слышала. Снаружи раздались голоса, крики. «Нет!» – подумала Фиона. Она попробовала встать, чтобы прикоснуться к Деб, обнять ее, но тело не слушалось. Фиона неловко перекатилась на колени, чувствуя, что руки у нее онемели.

– Нет, – выдохнула она.

Голоса зазвучали снова, и на сей раз ближе. Кто-то кричал. Ноги не слушались Фиону, и она упала на пол, ударившись плечом и успев подставить под себя руку. Она заморгала, и комната перед глазами опять расплылась.

– Мне так страшно, – сказала Деб.

И вдруг комната приняла прежний вид – заброшенная спальня с обломками мебели и ужасным запахом. Фиона лежала на боку, и по щекам у нее текли холодные слезы. Зубы отбивали дробь.

В комнате раздался шорох ткани – так звучат шаги женщины в платье.

Фиона попыталась закрыть глаза, но не смогла.

Перед ней появился подол черной юбки, его обладательница перешагнула через порог и вошла в спальню. Фиона прижала колени к груди, не способная ни пошевелиться, ни закричать, ни убежать. Бежать все равно было некуда.

– Это не я ее впустила, – прошептала она самой себе. – Не я.

Подол черного платья подметал пыльный пол, и ткань казалась настолько реальной, что Фиона различала блеск плотного черного шелка. Когда Мэри подошла ближе, Фиона смогла рассмотреть ее ноги под юбкой. Они были босыми, замерзшими до синевы, и кожа на них туго обтягивала кости.

Мэри сделала шаг, потом еще один. Фиона закричала, но из ее горла вырвался только воздух. Тогда она закричала еще раз.

Она услышала голос, кто-то подбежал к двери. Два человека, три. Мужчины. Их голоса заполнили комнату, а руки коснулись ее тела.

Фиона повернула голову и обнаружила, что Мэри Хэнд больше нет рядом.

Тогда она закрыла глаза и позволила себя унести.

Бэрроне, Вермонт

Ноябрь 2014 г.

У нее болело все тело. Мир то появлялся, то исчезал: голоса и звуки, чьи-то руки, тепло и холод. Собственная голова казалась Фионе надутым воздушным шаром, кровь оглушительно стучала в ушах. Она открыла глаза, увидела незнакомый потолок, услышала чужие голоса и снова отключилась.

Когда она проснулась, то поняла, что находится в больнице. Стояла ночь, и, кроме нее, в палате никого не было. Ужасно хотелось пить. В коридоре тихо переговаривались и смеялись какие-то люди. «Здесь она меня не достанет», – подумала Фиона, чувствуя волну облегчения, и опять заснула.

Когда она проснулась в следующий раз, рядом находился отец.

Мысли у Фионы путались уже меньше. Через окно проникал слабый солнечный свет, значит, сейчас день. Малкольм сидел в кресле рядом с кроватью, в рубашке с коротким рукавом, выцветших штанах и сандалиях. У входа стояли черные прорезиненные ботинки – зимой он всегда выходил в них на улицу, а сандалии носил дома. Его отросшие русые с проседью волосы были спутаны и просто заложены за уши. На носу у него были очки; он читал газету и не заметил, что Фиона пришла в себя.