Уильям Байер - Фотография из Люцерна [litres]

Доктору Мод моя пьеса нравится.

– Это лучшее из всего написанного вами. Успокоились? А то на прошлой неделе я уже начала тревожиться, на вас лица не было.

Заверяю ее, что после разговора с Рексом меня отпустило.

– Мне очень хотелось создать нечто масштабное. А он убедил меня, что камерный вариант подходит лучше, лучше показывает суть истории.

Сеанс закончен. Мод подводит итоги:

– Что мне больше всего нравится, так это ваш способ проработки деталей. Успешная психотерапия – всегда сочинение историй. Мы берем чувства, эмоции, мечты, события прошлого, смешиваем их – и сшиваем из них для пациента полотно нового существования. Вам хватило всего несколько лоскутков. А теперь вы сделали из своих историй пьесу. – Она смотрит на меня. – И это здорово!

Шесть недель назад мы сняли помещение: тот самый склад, куда Скарпачи возил меня посмотреть «Потасовки милых мальчиков». Бойцовский клуб прикрыли. Скарпачи, который знаком с хозяином здания, помогал с переговорами об аренде.

С тех пор мы репетируем и репетируем. Я никогда не видела, чтобы Рекс так выкладывался. Мы цапаемся и спорим, хотя до настоящей ругани дошло только два раза. Полагаю, цифра не окончательная.

Сегодня днем репетиция заканчивается раньше обычного: ждем Антонио Да Коста, легендарного фотографа-трансгендера, работающего в теме БДСМ. Он знаменит своими образами «плененных» звезд кино и эстрады. Рекс так описывает стиль Да Косты: «Великие Гельмут Ньютон и Анни Лейбовиц в одном флаконе». Его фотографии не сходят с обложек топовых журналов, и Рексу подфартило заполучить его в Сан-Франциско.

Я переодеваюсь в красное платье из постановки про Веймарскую республику, оно же – из истории про эскорт-красотку, распускаю волосы и выхожу из гримерки. На сцене собралась вся труппа: актеры, рабочие сцены, электрики, даже бухгалтер и доброволец-билетер. Две потрясающего вида ассистентки Да Коста устанавливают свет, направляя его на колесницу, а третья в это время взнуздывает двух красавчиков в набедренных повязках. Лица парней спрятаны под масками комедии и трагедии, символов театра.

Рекс представляет мне Да Косту. По рассказам я представляла изможденного нервного мэтра, а увидела галантного кабальеро с волной седых волос.

– Рад встрече, синьора, – говорит он с очаровательным испанским акцентом, наклоняясь и целуя мне руку. – Чтобы вас снять, я проделал долгий путь.

И не успеваю я пробормотать слова благодарности, как Да Коста говорит, что прочитал «Фотографию из Люцерна». Ему очень понравилось, и они с Рексом подробно все обсудили.

– Пьеса своеобразная, так и я своеобразный, – улыбается он. – Думаю, мы отлично друг другу соответствуем.

Перевожу взгляд на Рекса. Тот кивает, подтверждая, что Да Коста не шутит. Я мало что про него знаю: мэтр скрывает свою частную жизнь и впадает в ярость, если кто-то пытается сделать его фото. Ходят слухи, что он асексуал, что живет с матерью на вилле под Марракешем, где устраивает для богатых и знаменитых секс-вечеринки. Единственное, на чем все сходятся: Да Коста обладает невероятной способностью убедить кого угодно раздеться и позволить себя связать, часто в унизительной позе. Его работы узнают с первого взгляда: лица позирующих всегда искажены от боли. Ему приписывают фразу: «Я люблю принуждать. Мои фотографии – это история неравной борьбы».

Мне Да Коста заявляет:

– Концепция очень проста. Мы поставим тебя в колесницу, пришпоришь моих мальчиков, – он жестом показывает на красавцев в театральных масках, – и вперед! Весь мир у твоих ног. – Он улыбается. – Я приготовил для тебя прелестную штуку.

Мэтр щелкает пальцами, что-то бросает на испанском. Одна из ассистенток бегом несет коричневый полотняный футляр. Да Коста открывает его и достает длинную однохвостую плеть, очень похожую на «Черный шип», принадлежавший Шанталь.

– Вот, синьора, чтобы держать мальчиков в строгости. – Я ошарашенно смотрю на него. Он улыбается. – А что? Угроза всегда эффективнее наказания. Разве не так?

– О, да. Так.

Он с притворной застенчивостью советует:

– Не замахивайся. Просто пусть будет – как у Лу Саломе на той знаменитой фотографии.

Потом он извиняется и отходит проверить свет. Рекс пихает меня локтем.

– Что скажешь?

– Идея, что драматурга влекут музы театра, мне нравится. Но только вот музы какие-то сомнительные. И не того пола. Муза комедии – Талия, муза трагедии – Мельпомена. Девочки.