Максим Шаттам - Зов пустоты

Джинн был точен и краток. Мужчина замер в изумлении:

– Но… я не могу этого сделать… – почти беззвучно прошептал он в шуме вокзала.

– Друг мой, сегодня мы встречаемся в первый и в последний раз, – ответил ему Джинн. – Я не стану вновь просить тебя. Но позволь объяснить, почему ты это сделаешь.

Джинн склонился к мужчине и несколько минут что-то тихо ему говорил.

Когда он закончил, мужчина так и остался стоять, остолбенев, посреди сотен людей, толкавших его со всех сторон, куда-то спешивших и не обращавших на него никакого внимания. У него кружилась голова.

Джинн исчез.

Но его слова никуда не делись.

На фоне общего безразличия они звучали громче, чем барабанная дробь на военном параде.

Жажда жизни.

Желание делать все и сразу.

Лудивина проснулась в отличном настроении. Она спала крепко и, вопреки всем своим ожиданиям, довольно долго. Накануне вечером она позвонила по телефону Микелису, в его домик в горах, и поговорила с криминалистом так же откровенно, как говорят с психотерапевтом или с проверенным, терпеливым лучшим другом. Они почти два часа обсуждали понятие вины и роскошь, которую они могли позволить себе, испытывая ее в мире, где все принадлежит тем, кто имеет слишком много, либо тем, кто не имеет почти ничего; они обсудили и ее собственные ошибки, и в самом конце ее стремление жить. Она даже не упомянула о расследовании. Поднявшись в спальню, она наконец зачиталась романом, завернувшись в теплое одеяло из гусиного пуха.

Субботнее утро она начала с уборки в просторной гостиной: вылила в раковину бутылку вина, к которой накануне даже не притронулась, смахнула пыль с полок под пение Дэвида Боуи, от которого звенели окна на террасе. Энергия в ней била через край: она натянула одежду для бега и в течение полутора часов неистово гоняла себя по асфальтовым дорожкам, а вернувшись домой, тут же погрузилась в ароматную горячую ванну.

Марк Таллек позвонил днем, когда она слонялась по кварталу Марэ, от бутиков одежды к художественным галереям, любуясь картинами, которые она никогда не сможет купить, и сердясь из-за высоких цен на блузки. Она вновь хотела быть женственной, хотя в ее профессии такая возможность выпадала нечасто: ей хотелось выглядеть так на вечеринках с друзьями, по выходным или вообще безо всякой причины, лишь для того, чтобы ощутить себя красивой, не выходя из дома. Она безо всяких уговоров приняла приглашение Марка поужинать с ним и вернулась домой пораньше, решив поваляться перед телевизором. Затем она принялась чересчур тщательно готовиться к выходу.

Она знала, что не стоит флиртовать с сотрудником ГУВБ, тем более если им еще предстоит какое-то время работать вместе. Но Лудивина устала все просчитывать заранее, запрещать себе отдаваться на волю чувств.

А еще она устала от воздержания.

Ей хотелось, чтобы с ней рядом кто-то был, чтобы она могла прижаться к чьему-то телу, отдохнуть, успокоиться, зарядиться новыми силами. Плевать на то, что она собирается смешать работу и личную жизнь. Она не собиралась влюбляться – просто хотела хорошо провести время, отбить несколько часов своей жизни у одиночества.

Она примерила с десяток нарядов, но всякий раз передумывала, а когда наконец выбрала лучший вариант, не сразу сумела подобрать белье. И все же в конце концов все получилось почти идеально. Сначала она накрасилась слишком сильно, потом недостаточно сильно, потом встревожилась из-за того, что опаздывает. Ей давно пора было выходить.

Когда водитель Убера высадил ее перед рестораном, куда ее пригласил Марк, она немного занервничала, но тут же сама над собой посмеялась. Теперь ее уже не так легко было застать врасплох.

Он выбрал спокойное место – обитые бархатом диваны, игра зеркал, приглушенный свет, ткани пурпурных тонов, темно-коричневые деревянные панели.

Марк уже ждал ее в нише, украшенной гирляндами фиолетовых помпонов.

По его взгляду Лудивина поняла, что он удивлен ее внешним видом. Она увидела, что он на миг утратил обычное хладнокровие, оценив, как она хороша, скользнув глазами по ее округлым формам, которые облегало черное платье с блестками, по точеным ногам, красоту которых подчеркивали чулки со швом сзади и туфли на высоком каблуке: этот наряд придавал ей уверенности и чувственности, никак не вязавшихся с образом маленькой упрямицы, который она создала для себя на службе в ОР жандармерии. Небрежно собранные на затылке волосы обращали внимание на нежные черты ее лица; на лоб падала непокорная белая прядь волос. Чтобы сделать глаза выразительнее, она даже нарисовала себе стрелки.