Клэр Макфолл - Последний свидетель

Неважно, что Петерсен говорит и что думает, я выигрываю.

Я ерзаю на своем месте, готовясь встать. Начать долгую прогулку по шикарным коридорам, пока мы не доберемся до полированного линолеума и голых белых стен глубоко в недрах учреждения, которые члены семьи и высокопоставленные гости никогда не увидят; личная маленькая империя Петерсена. Мой сопровождающий слегка кашляет позади меня, и я знаю, это предупреждение: он там. Если я позволю себе какие-то резкие движения – ринусь вперед, брошусь на доктора Петерсена, как я это уже делала в прошлом, и, должна сказать, весьма успешно, – он меня остановит. По крайней мере, он так думает. Я не уверена. Хотя он большой. И молодой.

Это не имеет значения; сегодня я не собираюсь атаковать доктора. Я просто хочу уйти. Чтобы вернуться к моей не-жизни и смотреть в стены. В телевизор. На других «пациентов», которые на самом деле просто психи. Я много смотрю. И делаю это сейчас с доктором Петерсеном, ожидая, когда он сдастся и отпустит меня.

Он отворачивается от часов обратно ко мне. Замечает, как изменилось выражение моих глаз – в них облегчение, а не полное презрение или отвращение, – но прячет чувства, прежде чем я успеваю их прочесть.

– Что-то не так, Хезер? – спокойно спрашивает Петерсен.

Чересчур спокойно. Мой мозг фиксирует его странный тон – слишком приятный, слишком довольный, но я так хочу покинуть комнату, что не останавливаюсь на деталях. Вместо этого я говорю. Какая разница, он ничего не может поделать со своим идеальным расписанием и всем прочим.

– Наш час вышел, – сообщаю монотонным голосом. Еще одно мое умение.

– А, понятно. – Он по-прежнему спокоен. Все так же доволен собой. Что я упустила? – Хезер, сегодня я выделил тебе время на двойной сеанс. Решил, что нам с тобой следует начать заново, раз уж нынче годовщина события…

Его слова сливаются в одно. В ушах звенит, голова отупела от шока. Два часа, не один. Я теряю контроль.

Потому что это тяжело. Сидеть здесь, делать вид, будто мне все равно. Это тяжко. Конечно, мне не все равно. Не из-за Петерсена, но Мартин… Эмма… Дуги. Даже Даррен. Не говорить, глотать слова, давить их в себе – глубже, глубже – не помогает. Снаружи я тверда как камень: отстраненная, бесстрастная, холодная. Но внутри я горю, страдаю в своем личном чистилище. И он знает. Этот ублюдок Петерсен знает и не успокоится, пока не вытащит из меня правду, кусочек за кусочком.

Ненависть курсирует по телу, и я хватаюсь за нее, держусь, как за якорь, пока снова не овладеваю собой. Пока снова не чувствую некое подобие контроля. Хотя он такой хрупкий. В отличие от презрения, гнев накатывает волнами – и вот во время «отлива» я и становлюсь уязвимой.

Глубоко вздыхаю. Заставляю себя посмотреть на доктора Петерсена.

Боже, как я тебя ненавижу! Но ты меня не сломаешь.

– Хорошо, – выплевываю сквозь сжатые губы.

Он улыбается мне; еще одно очко в его пользу. Ярость разгорается все жарче. Я сегодня не в лучшей форме. Вероятно, из-за годовщины, и да, я помнила об этом факте, прежде чем доктор так любезно мне его подсказал.

– Тебе не нравился Даррен, Хезер?

Что там могло понравиться? Я не киваю и не говорю ни слова, просто смотрю на него, ожидая, что будет дальше. Доктор видит это и тянет момент, делая глоток из бутылки дорогой газированной воды. Шипение, с которым открывается крышка, до странного уместно: оно напоминает змею, как и он сам.

– Ты ему завидовала. Что он украл у тебя подругу. Не так ли?

Я презрительно поднимаю одну бровь. Доктор Петерсен откидывается на спинку кресла, и я даже могу выдать что-то вроде улыбки.

Нет, я не завидовала Даррену. Возможно, сейчас немного завидую: по крайней мере, ему не нужно сидеть здесь и слушать все это.

– Хочешь знать, что я думаю, Хезер? – Нет, но Петерсен на самом деле не спрашивает. – Я думаю, тебе нужно было убрать Даррена с дороги. Думаю, он что-то подозревал, мешал тебе. С ним было легче, чем с Мартином? – Я отвожу взгляд. Смотрю не на пол, это послало бы совершенно неверное сообщение. Я возвращаюсь к стене, к этим модным сертификатам в рамках. Глупый доктор Петерсен, они ведь тоже потенциальное оружие. Я пытаюсь использовать черный юмор, чтобы притупить гнев, но я не могу заглушить голос Петерсена. – В конце концов, с исчезновением Даррена Эмма могла бы вернуться к тебе. Так, Хезер?

Я проглатываю горечь, потому что Эмма не вернется. Никогда.

Но я не хочу думать об этом. Я не буду думать об этом. Я стискиваю зубы, собираю гнев и использую его как доспехи. Однако он не может защитить меня от мыслей в голове, и именно они больше всего интересуют доктора Петерсена. Я чувствую волну паники, которая едва не сталкивает меня с моего стула. Я не контролирую себя, я неспокойна, и я хочу, черт возьми, убраться отсюда, прежде чем сделаю что-то глупое, например сорвусь.