Люсинда Берри - Я не сойду с ума

– Вы присутствовали при стычке после похорон? – спросил Рон.

Я кивнула. Я пошла проститься с Элисон; хотя и ненавидела находиться в доме, где кто-то недавно умер. Так было с тех самых пор: как не стало моего дяди, мне было девять. Я не любила дом, по которому бесцельно бродили люди, словно было куда идти, как все боялись говорить громко, и казалось, что там полно насекомых. Дом Элисон был таким же.

Люк поднял брови.

– Социальные работники часто ходят на похороны родственников своих подопечных?

Конечно, нет. Он знал это не хуже моего, но Бауэры стали мне семьей. Я проигнорировала его вопрос, сосредоточив внимание на Роне.

– Как вел себя Грег перед стычкой? – спросил Рон.

– Совершенно расклеился, – сказала я.

Никогда не видела, чтобы мужчина так плакал. Было что-то особенно опустошающее в фигуре рыдающего мужчины. Он сидел за обеденным столом, спрятав лицо в руках, плечи тряслись. Всхлипы шли из глубины. Семья собралась вокруг.

– А Бауэры? Как они?

– Немногим лучше. Ханну на день отпустили из больницы, но я не уверена, что это было правильно. Она едва держалась на ногах от горя.

Кристофер усадил ее в гостиной, и я подошла прямиком к ним. Я редко видела их без детей. Накануне я помогла устроить Джейни в «Новые горизонты», лечебное учреждение, где доктор Чэндлер выбила ей место. У них был самый длинный лист ожидания в стране: немногие частные учреждения работали с детьми, шести лет но доктор Чэндлер воспользовалась дружбой с новым директором, и он нашел место для Джейни, как только ему описали ее положение. Я же устроила, чтобы Коул остался с мамой Кристофера.

Я положила руку на колено Ханне.

– Мне очень жаль, – сказала я.

– Это какой-то кошмар. Совершенный кошмар. Мне все кажется, что ничего не было, – на лице отразился груз отчаяния. – Я не знаю, как я это переживу.

Я обняла Ханну. Она застыла, полная невыраженных эмоций. Я потеряла дар речи. Она права. За двадцать лет работы подобного я не видела. И едва ли увижу. Этот случай будет меня преследовать.

– Что вывело Грега из себя? – спросил Люк, возвращая меня к реальности.

– Не знаю. Кажется, никто не знает. Вот он сидит плачет в соседней комнате, а в следующую секунду бросается на Кристофера и Ханну.

– Он собирался драться с ними?

Я покачала головой.

– Он хотел их прогнать. Кричал, что они виновны в смерти Элисон.

Рон приподнял скрытую камеру.

– Он это видел?

– Видел.

Мы все это уже видели. Камера висела над камином в подвале, откуда открывался отличный обзор лестницы с лестничной площадкой. Запись шла без звука, но по движениям Элисон и Джейни было понятно, что они дерутся, хотя лиц не было видно. Они двигались туда-сюда по экрану. Потом в долю секунды нога Джейни метнулась вперед, и Элисон покатилась по лестнице. И вот она лежит внизу, последние моменты сохранены до каждой болезненной детали. Ноги Джейни не двигались со своего места еще семь минут и тридцать две секунды.

Когда о «Новых горизонтах» упоминали как об интернате для психически травмированных молодых людей, я не осознавал, что это просто большой дом. Я припарковался за деревянными воротами. Вокруг дома росли деревья. Ко входу через идеально подстриженный газон вела асфальтированная дорожка. Это был ничем не примечательный дом из серого бетона, ничто не выдавало, что спрятано за дверью.

Вдоль веранды росли цветы, на одном ее конце стояли старомодные качели. Я взял себя в руки, чтобы уделить все внимание Джейни. Я все еще пытался не думать об утреннем разговоре. Мне позвонил директор Службы защиты прав детей и сказал, что Пайпер больше не будет социальным работником Джейни и с этого момента ее место займет некая Элейн. Она не объяснила причину, сказала только, что это обычное дело и нам повезло, что с нами так долго работал один и тот же человек. По голосу Пайпер, когда я позвонил ей позже, я понял, что слова эти были ложью. Она и не знала, что ее отстранили от дела Джейни.

Обычно я бы обсудил все с Ханной, но сейчас мы с ней мало о чем говорили. Я ненавидел, что все это с ней сотворило, от лекарств стало только хуже. Она пятый день была дома, но все время ходила словно во сне. Врачи заверили меня, что это вопрос времени и скоро она станет самой собой, но она изменилась навсегда.

Она подстригла волосы в короткий боб, подчеркнув скулы, от чего стала меньше напоминать скелет. Кожа наконец ожила. Но ее манера держаться поменялась. Глаза несли отпечаток того, через что она прошла. Она напоминала солдата, вернувшегося домой с войны.