Говард Лински - Поиск

Он сдался и выкатился из постели. Он пошел вниз по лестнице и приготовил себе кофе, взял диктофон, положил его на стол рядом со своим креслом и нажал на воспроизведение.

«Моя История», Эдриан Уиклоу

Я кричал с самого первого дня.

Я был рожден кричащим. По крайней мере, так говорила мне моя дорогая мать. Я кричал с того момента, когда они притащили меня в этот странный мир.

― Этому есть, что сказать, ― сказала ей акушерка и была в этом права, но никто не слушал. Никто не уделил мне никакого внимания. Не уделял годами.

Затем я начал убивать, и все изменилось. Внезапно, людям стало не все равно. Я убивал снова и снова. Они отчаялись поймать меня. Некоторые из них стали одержимы мной. Было приятно знать, что я занимаю все умы. Как видите, все изменилось, когда я начал забирать их детей.

Тогда они меня заметили.

«Боже правый» , ― подумал Брэдшоу.

Он прослушал всего несколько слов, а уже преисполнился отвращением. Это настоящая причина убийственного разгула Эдриана Уиклоу? Он и вправду убивал детей лишь для того, чтобы общество, наконец, его заметило? Это казалось чем-то за гранью, но мозг Уиклоу работал не так, как у других людей. Это хотя бы было известно наверняка.

Все же, моя мать любила меня. Я должен оговорить это заранее на случай, если у кого-то сложилось ошибочное представление. Она была от меня без ума. Я никогда не хотел еды, одежды, игрушек или родительской ласки, даже, когда мой отец так неожиданно умер, въехав на своей машине в зад длинного грузовика. Я не помню его, почти нет. Он лишь размытое пятно, но моя мать значила для меня все. Я редко выходил из себя, но молодой человек с какого-то психологического факультета университета пытался втолковать мне много лет назад, что мои так называемые преступления могли каким-то образом быть связанными с моим взрослением. Это было впервые, когда я почувствовал отчаянное желание снова убить за почти что семь лет. Я причинил ему вред. Ему повезло, что им удалось оттащить меня прежде, чем я прикончил его. Не стоит и говорить, что больше я его не видел.

Мою мать ни в чем не стоит винить. Если мои преступления вообще являются преступлениями, в них стоит винить природу и общество. В природе каждого человека заложено стремление убивать. Цивилизация ничего не меняет. В любой собаке живет волк. Она ничего не может поделать, воя на Луну или преследуя кролика. Таким же образом, от человека нельзя ожидать, что он забудет о тысячелетнем инстинкте к убийству просто потому, что утром он одевает костюм и направляется в офис. А общество? Я виню его. Я повернулся к обществу спиной, потому что оно повернулось спиной ко мне. Я был умным мальчиком, но я не мог получить доступ к экзаменам, не вписывался в мир их вопросов и интервью. Я покинул школу без аттестата и так как я не мог вынести мысли работать с другими людьми, я стал использовать руки для починки вещей, когда все, чего я на самом деле хотел, все разрушать.

Брэдшоу вслушивался в монологи об учителях, которые были жестоки или не понимали Уиклоу, не смогли заметить его высокий интеллект. Затем последовали размышления о мальчике без друзей, которого дразнили маленькие девочки в его классе и доставали задиры, пока однажды он не воткнул в руку одного из них острый конец циркуля и не был жестоко избит, но, по крайней мере, задирать его перестали.

Прошел почти час, когда Брэдшоу достиг части, где взрослый Уиклоу начал преследовать детей.

Незамедлительно и инстинктивно, он выключил диктофон. Он не хотел этого слышать. Это не было выдуманной историей какого-нибудь писателя мрачных сказок. Это было слишком реальным.

Но как он собирается выяснить правду насчет Сьюзан, если не прослушает это?

Брэдшоу встал со своего места и пошел на кухню. Он полез в холодильник и вытащил бутылку водки, открутил крышку и налил очень щедрую порцию в стакан, а затем добавил такое же количество тоника. Он вернулся в свое кресло, отпил напитка и снова нажал на воспроизведение. Уиклоу рассказывал о Тиме Коллингсе, его первой жертве. Его голос изменился, пока он вспоминал, как преследовал Тима. Брэдшоу слышал в его голосе восторг.

Тим был одиночкой, как и я. Мне было это очевидно. Он не видел меня, ни разу, но я видел его. Я оставался вдалеке и наблюдал с расстояния. Он ни с кем не играл, кажется, вообще не имел друзей. Другие дети просто проходили мимо. Я это понимал. Я хотел, забрав его юную жизнь, придать ей значения. Тогда они его запомнят. Все в его деревне будут говорить о нем годами.