Эрин Келли - Каменная пациентка [litres]

Я пришла в ужас. Мне показалось, это похоже на какой-то фильм Кена Лоуча [26]. Я внезапно почувствовала себя до отвращения избалованной. Если бы у меня имелись на счету деньги, я бы сразу перевела их ему, но я могла предложить кое-что еще.

– Тебе надо попросить у моих родителей! – От звука своего голоса я представила пузырь, в котором живу, так ярко, что почти увидела переливчато-маслянистое мерцание его поверхности. – Они одолжат тебе – мама не оставит тебя в такой беде.

Джесс выглядел так, будто я пырнула его ножом, а затем сгорбился еще ниже на своем стуле:

– Знаешь что? Она могла бы… Если бы я попросил вежливо.

– Ты хочешь сказать, что просил ее, а она ответила «нет»? – Я никогда не умела скрывать свои чувства: наверняка на моем лице сейчас отразился ужас.

– Нет, малышка, – ответил он. – Я не просил ее. Не беспокойся за меня.

Я присела возле его ног:

– Ты не можешь прийти сюда и сообщить, что попал в беду, излить передо мной душу, а затем сказать, чтобы я не беспокоилась! Я должна немедленно помочь. Я могу попытаться продать несколько своих работ. Это не твоя вина, это дерьмовая неправильная система, она отвратительна. Мы могли бы воспользоваться «GoFundMe»! [27]

Джесс издал грустный смешок.

– Я пришел сюда не для того, чтобы просить тебя о деньгах. Мне не следовало тебя в это впутывать, – он вытер щеки. – Мы едва знаем друг друга. Я не должен тебя втягивать, прости. Я разберусь с этим сам, а тебя оставлю в покое. Я просто блефовал, когда звонил твоей маме. Это несправедливо по отношению к тебе. Я больше не соображаю, что творю. – Он поднялся на ноги, и я тоже встала.

– Джесс. Ты говорил, что вы сделали в молодости какую-то глупость.

Джесс шагнул ко мне так близко, что на мгновение я подумала – он собирается меня поцеловать; но прежде чем я успела отступить, Джесс взял меня за подбородок странным отеческим жестом, который смотрелся почти жутковато.

– Спроси у своей мамы, малышка, – произнес он, а затем вышел, оставив меня запутавшейся в гремящей бусинами и качающейся веревочной занавеске.

Я немедленно почувствовала, что лезвия зовут меня, будто ущелье, вырезанное в моей плоти, закрыло бы то, которое угрожало открыться под ногами. Я представила голос доктора Адиль: «Только ты можешь принять ответственность за эту часть своего поведения». Но мы не на приеме, подумала я, глядя на татуировочную иглу. Карл Маркс сказал, что единственное противоядие от душевных страданий – физическая боль, и я никогда не слышала лучшего объяснения того, что я делала.

Имелся другой вариант, конечно. Я могла бы позвонить маме и спросить ее, что происходит. Лезвие. Телефон. Лезвие. Телефон. Экран засветился у меня в ладони прежде, чем я поняла, что сделала выбор, и я поздравила ту часть себя, которая желала процветать; она не всегда успевает вовремя.

Я разблокировала экран, толком не зная, что собиралась спросить у мамы, кроме того, что начала бы с визита Джесса и посмотрела бы, как она отреагирует, а потом решила бы, что делать. Я оказалась права: там было десять пропущенных звонков от мамы и множество отчаянных текстовых сообщений, призывающих меня позвонить ей. От последнего я чуть не выронила телефон в раковину.

Я НЕ МОГУ ОБЪЯСНИТЬ, НО НЕ ОТКРЫВАЙ НИКОМУ ДВЕРЬ.

Я набрала ее номер, однако гудки длились, и длились, и длились. Я не могла припомнить ни одного раза, когда мама не ответила бы на мой звонок. Даже в больнице у бабушки она держала телефон, поставленный на вибрацию, у себя под боком. То, что оставалось от моей утренней эйфории, превратилось в паранойю. Я закрыла входную дверь на засов и подбежала к окну. Джесс шагал обратно к Воксхолл-Кросс, но внезапно остановился возле Плейжер-Гарденс и обшарил себя, словно потерял кошелек.

Незнакомый звук привлек мое внимание к дивану. Потрепанная старая «Нокиа» Джесса выпала из его кармана. Она торчала, как памятник, из щели между подушками. Сообщение от Мэдисон подсвечивалось зеленым на монохромном экране:

Кто-то поменял замки в доме, папа. Судебные приставы на пороге. Что за хрень творится? ПОЗВОНИ МНЕ.

Я повозилась с интерфейсом старомодного телефона и выяснила, что он разговаривал с моей матерью в последние два часа. Мне захотелось сказать словами Мэдисон – что за хрень творится?

Я знала, что если снова подойду к окну, то увижу возвращающегося Джесса, однако прежнее спокойное доверие к нему исчезло. Я обернула телефон двумя матерчатыми магазинными сумками в несколько слоев и решила, что такой прокладки достаточно, чтобы пережить падение из моего окна на тротуар; а затем обхватила себя руками, чтобы успокоиться. Я установила выражение лица на положение «счастье» и помахала Джессу. Он посмотрел в обе стороны перед переходом, но когда ступил на первую полоску, вдруг словно из ниоткуда появилась маленькая белая машина и въехала на тротуар, подбросив Джесса и швырнув его на лобовое стекло. Оно разбилось вдребезги и осыпалось вокруг него сахарной крошкой. После того как Джесса забрали, эти осколки сохранили на асфальте очертания его тела.