Эрин Келли - Каменная пациентка [litres]

Звонок к голосованию должен был прозвенеть в любую минуту. Почему он не звонит, почему эта чертова штуковина не дает повода прервать их короткую встречу? Марианна пыталась извиняться сейчас, взывая перед Хелен к обстоятельствам своего детства. Ей было голодно, сказала она, ей было холодно. Хелен чувствовала, как рушится ее защита.

Звонок наконец прозвенел. Хелен поднялась, и Марианна следом. Скажи что-нибудь, кричала Хелен про себя, скажи все, что позволит этой женщине понять, что ты на ее стороне и будешь стараться вместе с ней сохранить эту тайну. Разве не она единственный человек в мире, перед которым ты можешь быть сама собой?

– Все будет в порядке? – спросила Марианна. Ее губы скривились, она отчаянно нуждалась в успокоении. Но ответить было невозможно; Хелен знала, что все, что выходит за рамки банальных фраз, выше ее сил.

– Спасибо, что уделили мне время, доктор Теккерей. – Она мобилизовала каждый мускул своего тела, чтобы перекрыть слезные протоки.

Когда звонок прозвенел во второй раз, Хелен его проигнорировала. Вернуться в Палату было так же невозможно, как спуститься вниз по Биг-Бену. Она проковыляла в ванную, отделанную деревом и ситцем, и задвинула за собой щеколду. И в кабинке слезы наконец вышли наружу – глубокие противные всхлипы, замаскированные лязгом и свистом старого водопровода и грохотом инженерных работ на улице. Она рухнула на сиденье, прижавшись позвоночником к трубе бачка. Хелен плакала о Марианне, которая не хотела всей этой грязи еще больше, чем она сама. Она плакала о Джулии Соломон, об Адаме и их сыне. Она плакала о Паулине, о Норме, о Сьюзен и Селесте. В эту вереницу лиц вдруг ворвалась и Эжени, склонив голову набок, приглаживая ей волосы и спрашивая – не применил ли мужчина к ней насилие. Хелен засунула себе пальцы в рот, склонившись над чашей, как будто ее могло вырвать этими воспоминаниями, но слезы лишь хлынули еще сильнее, заливая воротник.

Она завидовала не только способности Марианны любить собственного ребенка. Она завидовала также и Хонор, несмотря на ее болезнь; трудной, разочаровывающей дочери, которая была так явно любима своей матерью.

Обычно Хелен любила субботы. Было достаточно переписки и чтения, чтобы занять ее, и, как правило, она что-то смотрела после обеда или вечером. Сегодня, однако, она отменила поход на вечерний концерт. Видимо, прошлое наконец догнало ее вместе с возрастом. События последних дней, казалось, ускорили великое предательство ее тела. Это началось с электронного письма Марианны. Неожиданное столкновение с Джессом на Парламентской площади напомнило, что ей уже девятый десяток. Она превратилась в маленькую старую леди, боящуюся пойти куда-то одной, и придумала катаракту только для того, чтобы находиться в компании Марианны. Но на самом деле она едва ли могла припомнить большее чувство одиночества, чем в момент, когда продавщица ошиблась и приняла Хелен за мать Марианны, и Марианна на секунду улыбнулась – не дежурно растянув губы, как ожидала Хелен, а мягко – и лучики вокруг глаз и губ сделали из просто привлекательной женщины красивую. Все продолжалось не дольше секунды, сменившись окаменевшим подбородком, и это выражение было хуже всех тех, что ему предшествовали.

Хелен чувствовала сухость и ломоту в суставах. Она передвигалась с какой-то новой медлительностью. В зеркале отражались зачатки сутулости – так называемый «вдовий горб». Сейчас, в своей небольшой квартире, она бродила из комнаты в комнату, поправляя и без того ровно висящие картины и вытирая пыль с чистых полок. Интересно, как проводят свои выходные они? Джесс станет сорить деньгами в Настеде, а Марианна, возможно, отправится за покупками или обедать с друзьями. Хелен попыталась думать о чем-либо другом, потерпела неудачу и издала слабый рык разочарования. Беспокоиться о том, где они, что делают, откуда может исходить следующая угроза – теперь, когда почти истек тридцатилетний срок давности? Сообщения от Марианны предполагали, что она пыталась отговорить Джесса от какой-то колоссальной глупости, которая была следующей в его списке действий.

Хелен не могла сосредоточиться на статье, которую собиралась написать – 800 слов для журнала «Сага» о радостях компьютерной грамотности для людей старше семидесяти. Возможность пользоваться Интернетом самой ей приносила мало радости в последние несколько дней. Из любопытства, не в силах забыть страстную мольбу Марианны о защите ее дочери, Хелен ввела имя «Хонор Теккерей» в «Гугл» и залипла на несколько часов в «Инстаграме», прокручивая страницу, пока от мельтешения на экране у нее не закружилась голова. Она поймала себя на том, что стала проверять «Инстраграм» каждый день, чтобы увидеть, как дела у девушки. Работы не соответствовали представлениям Хелен об искусстве, но ее притягивала картина психической хрупкости, явной в хэштегах и неявной в самих изображениях, в весе, внезапно потерянном и набранном, в длинных рукавах и в манере публикаций – то месяцами ничего, то десятки в день. Хонор с благодарностью отвечала своим случайным критикам и имела сообщество товарищей по несчастью. «Господи, если бы все это было доступно в мое время», – подумала Хелен, и поняла, что мыслит категориями настоящей пациентки.