Ирина Кошман - Силки на лунных кроликов

Ему нужно было ехать на работу. И именно этим утром она открыла свои глаза. Посмотрела вокруг осмысленно и вроде бы даже понимала, что происходит. Но в этот самый момент не была похожа на ту девочку с монитора. Она даже попыталась привстать, и профессор помог ей. Тут же ее маленькое милое личико скривилось от боли, она простонала и потрогала то нежное место на голове, которое он заклеил пластырем и перевязал.

– Тише-тише! – постарался он ее успокоить.

Она, кажется, прислушалась и внимательно посмотрела на него.

– Болит? – спросил мужчина.

Она утвердительно покивала и опустила глаза. Раз может сказать, что болит, значит, не потеряла рассудок.

– Помнишь, как тебя зовут?

Она снова внимательно посмотрела на лицо человека, вспомнить которого не могла. И тут же напрягла свой маленький острый умишко, но ничего не вышло. Слезы подступили к глазам, и она вновь скривилась. Под ней на матрасе растеклось мокрое пятно.

– Ничего-ничего, – спокойно прошептал профессор. – Мы это помоем.

Он подхватил ее на руки, и девочка успокоилась. Как странно, что его руки всё еще помнили, как держать маленького ребенка. Перед глазами снова замелькали вспышки воспоминаний. Он так же подхватывал свою белокурую дочурку. Только почему-то моменты всплывали не те, о которых он мечтал. В этих воспоминаниях она была лысой, кожа да кости, желтые глаза. Она весила, наверное, еще меньше, чем этот ангел, хотя было ей двенадцать лет.

И все же чувствовать в своих руках такое теплое маленькое беззащитное тело было приятнее, чем пить чай зимним вечером в одиночестве. Профессор принес девочку в ванную и искупал. Она не сопротивлялась, не отталкивала его, скорее, даже наоборот. Смотрела на него удивленными, но заинтересованными глазами. В них не было ни страха, ни боли, ни отчаяния. Всё это присуще взрослым, живым мертвецам. А вот ребенок, только переживший аварию, тянется к свету и теплу, как неокрепшее растение. Ему бы только дать понять этому ангелу, что он не желает ей зла.

Она всё еще не проронила ни слова, значит, говорить должен был он.

– Ты кушать хочешь? Голодная?

Конечно же, он и сам знал ответ на этот вопрос. Девочка три дня ничего не ела. Она утвердительно покивала головой, не сводя с него преданных больших желто-зеленых глаз, точь-в-точь, как у кошки. Таких он никогда не видел в жизни.

Как он скучал по преданности! После смерти дочери он не мог и не хотел завести собаку или кошку. И пусть все вокруг советовали ему полюбить кого-то еще, что они могли знать о боли? Что они могли знать о чувстве, когда тебя предают, но обвинить в этом ты можешь только себя. И Бога. Бога, который не слышит, ветхозаветного, жестокого, с тысячью имен.

Как ты можешь знать, что такое отчаяние, когда самое большое, что ты терял в своей жизни, – это мобильный телефон? И все они сразу нашлись с советами: сходи к психологу, заведи собаку, высади огород… Последнее и вовсе уничтожило его веру в людей. Как будто потерять дочь – это всё равно что потерять урожай. И можно высадить еще один.

Нет, ему не нужны были кошки, собаки и люди. И еще он терпеть не мог эту чепуху насчет «не ошибается только тот, кто ничего не делает». Иногда ты делаешь так много, что, в конце концов, ошибки уничтожают тебя. В конечном счете ты приходишь к точке невозврата, где понимаешь, что ни одно действие в жизни не стоит всей этой боли, всех этих ошибок.

Что они могли знать?..

Профессор хотел было покормить девочку в кухне, но затем опомнился. Нельзя, чтобы она свободно находилась в доме. Поэтому после купания вернул ее в погреб, укутав одеялом.

Теперь он достал из холодильника четыре яйца, литр молока и приготовил омлет. Разделив его пополам, он отложил часть себе и аккуратно положил всё на тарелку девочке. Она была чистая и пахла свежестью. Хотя он и вымыл ее тем же мылом, что и мылся сам (конечно, ведь в его доме не было особенного мыла на случай, если у него в доме окажется чужой ребенок), девочка пахла по-другому. Запах ее маленького детского тела сочетался с ароматом миндального мыла как-то по-особенному, создавая магию.

Мужчина поставил перед ней тарелку и положил ложку. Прямо на пол. Она какое-то время смотрела на омлет, слегка придвинулась и понюхала, как будто кошка. Профессор взял ложку и спросил:

– Помочь тебе?

Он и правда хотел помочь и покормить ее с ложки. Но девочка решительно отрицательно покивала головой. Со знанием дела она схватилась за ложку и начала загребать омлет. С каждой порцией, казалось, ей нравилось всё больше.