Ирина Кошман - Силки на лунных кроликов

Но профессор никогда не относился к этому серьезно. На компьютере он готовил материалы для лекций и семинаров, просматривал электронные библиотеки. Читал новости. Чаще он использовал для этого телевизор. Но сейчас он должен был сделать это.

Сделав в поисковой строке запрос, мужчина быстро пролистал всё, что его слабо сейчас интересовало: экономика, политика, кризис, терроризм…

«Беларусь готова к партнерству со всеми странами» …

«45 беженцев получили гражданство» …

«Чемпионат мира может быть сорвана из-за хакеров» …

Ни слова о пропавшей или похищенной девочке. Он почувствовал, как ярость снова закипает в нем. Где-то в глубине души, на самом дне, окутанном мраком, он мечтал, чтобы его нашли. Чтобы в его дверь постучали. Но, казалось, никому не было дела до маленькой девочки у него в погребе. А ведь он даже понятия не имел, как ее зовут.

Чемпионат мира куда важнее, чем яма, в которую он угодил.

Профессор снова сделал поисковой запрос. На этот раз он ввел «Пропал ребенок». Прокрутив несколько неактуальных новостей, он наткнулся на статью со вчерашней датой.

«В деревне Валики Гомельского района пропал ребенок. Девочка. 5 лет…»

Это она! Сердце его бешено заколотилось, в ушах кто-то нервно начал бить кувалдой. Каждый удар он ощущал в своих глазах. В его голове как будто кто-то заложил динамит. Перед глазами на мониторе плясали красные пятна. Теперь он знал, что ей всего лишь пять лет. Теперь он знал, как ее зовут. Он точно знал, какое платье на ней было надето, ведь она до сих пор в нем. Он точно знал, какого цвета ее волосы. И глаза, светлые, с зеленоватым оттенком. И желтый велосипед, похороненный у него во дворе.

Мужчина почувствовал, как в грудь вонзается острый кинжал животного страха. Только сейчас он точно понял, что это маленькое хрупкое создание у него в погребе – не плод его воображения, не его маленькая тайна. Она реальна, и о ней знают все. Теперь о ней знают в соседней деревне, путь через которую пролегал к выезду на трассу. О ней знают и здесь. О ней знают даже его соседи. Точно.

Он мог бы положить ее в машину и выбросить где-нибудь подальше. Никто никогда не узнает, что она была здесь. Он сотрет ее из своей памяти, как стер лицо собственной дочери.

С фотографии на него смотрела маленькая девочка, широко улыбавшаяся своими маленькими молочными зубами. В руках она держала куклу, а рядом стоял маленький желтый велосипед.

Мужчина у монитора смотрел на фотографию, как завороженный. Казалось, что он не видел ничего прекраснее. Удивительный маленький ангел. Нет, она другая. Не такая, как его дочка. Не такая, как другие дети. Теперь она его маленькая девочка, и он защитит этого ангела.

Лицемеры и лжецы будут бегать вокруг, искать ее под каждым кустом, делая вид, что им не всё равно. А потом, через месяц-другой, напрочь обо всем забудут. Усядутся поудобнее в свои засаленные кресла у телевизора, чтобы смотреть футбол. Им будет всё равно. Они забудут это лицо, забудут эту улыбку, эти взлохмаченные серовато-русые волосы. Они забудут, а он нет. Он, профессор, будет единственным человеком, которому будет дело. Ему не все равно.

Студенты снова ждали его сегодня, чтобы сдать экзамен. В общем-то ему давно уже было плевать на их успехи и баллы. Иногда он даже не слушал, что они ему говорили своими неуверенными дрожащими голосами. Они ни черта не понимали.

Профессор преподавал уже целых двадцать пять лет и знал: они не могут понять ни слова. Философия для них – всего лишь скучное дерьмовое препятствие на пути к мировой славе. Каждое новое поколение студентов думает, что заново открывает этот мир, думает, что их кто-то ожидает за пределами серых университетских стен. И так каждый раз. Но мир не меняется. Если бы студенты вникали в то, что он им говорят на лекциях по философии, хотя бы на пару процентов так же, как они вникали в высшую математику или английский язык, то проблем в мире было бы меньше. Ведь только этому он и пытается их учить. Философии жизни.

А литература для них – просто поганая трата времени. Или, может быть, это он был поганым преподавателем. Когда в последний раз он сам брал в руки современную литературу? С тех пор, как умерла дочь, – ни разу. А ведь прошло уже восемь лет. Но ему казалось, это была какая-то другая, прошлая жизнь. Жизнь, в которой были краски.

В этой жизни он смотрел на всё, как на немое черно-белое кино. Менялись лица, голоса, улыбки, а он просто сидит в кресле, в пустом кинотеатре, посреди пустых серых одиноких стен. И смотрит в этот экран.