Стефан Анхем - Минус восемнадцать [litres]

Но на этот раз Жанетта не рассмеялась. Она хотела было крикнуть Суне, чтобы он спрыгнул вниз и расцарапал мужчине глаза, если это необходимо. Что-то было не так, чудовищно не так, и она даже не могла объяснить что. Но сейчас она была вынуждена сохранять спокойствие, чтобы не испугать детей.

– Хоть кто-то меня узнал. – Мужчина похлопал Суне по голове. – Суне, ты хорошо провел время? Или скучал по папе?

– Папа, – повторил Суне и посмотрел на мужчину таким взглядом, словно в глубине души тоже почувствовал: что-то не так.

– Ну ладно. А теперь ты, Виктор и мама будете делать то, что скажет папа. – Мужчина уставился на Жанетту. – А не то папа очень-очень рассердится.

Дуня поставила будильник на пять часов, выбрав звук игры в пинбол – он больше всего раздражал ее, – чтобы больше не заснуть. Хотя обычно ей надо было ждать до десяти часов, чтобы кровь прилила к голове, теперь она чувствовала себя как никогда отдохнувшей и сосредоточенной. Каждая клеточка ее тела была так напряжена, что ей было трудно спокойно стоять в душе, когда она стала смывать с волос бальзам.

Наконец все изменится. Наконец произойдет то, чего она ждала с тех пор, как Слейзнер уволил ее почти два года тому назад. Через несколько часов она станет во главе следствия. Уссинг и Йенсен, понятно, будут препятствовать и протестовать, но в конечном итоге поймут, что у них нет другой возможности, кроме как красиво смириться и подчиниться приказу.

Свейструп все-таки включил здравый смысл и в воскресенье по телефону дал ей свое согласие. Он сделал все, чтобы отложить принятие решения в долгий ящик. Но Дуня проявила твердость и убедила его в том, что есть риск, что все другие альтернативы ударят рикошетом по нему самому. Вместе с тем устное решение Свейструпа – сырой товар. Поэтому она не собиралась тратить зазря ни одной минуты, пока это не будет высечено в камне.

После завтрака она доехала на велосипеде до вокзала Нёррепорт и в 06:55 села на Эресуннский поезд до Хельсингёра. Через тридцать семь минут вышла на станции Снеккерстен и доехала на велосипеде до участка. В запасе у нее было больше часа, чтобы подготовиться к совещанию.

Она уже точно знала, что скажет. Большую часть вчерашнего вечера она репетировала перед камерой мобильного, оттачивая и шлифуя свое выступление до совершенства. Время ей нужно было для другого: чтобы сварить кофе, разложить венские булочки и переставить горшки с цветами так, чтобы шторы могли беспрепятственно опуститься вниз, когда она нажмет на пульт. Не говоря уже о проекторе, который подчинялся закону Мерфи, как только его подключали к новому компьютеру. Но после того как Дуня загрузила и установила новые драйверы, заработал и проектор, и звуковая система, и она почувствовала себя готовой как никогда.

Она ждала, что первым появится Свейструп вместе с прокурором Юлие Витфельдт, которая, понятно, уже была в курсе относительно смены руководителя следствия. Потом с опозданием приплетутся Уссинг и Йенсен, чтобы подчеркнуть, что они никак не намерены подчиняться приказам не пойми кого.

Но вместо этого пришел Магнус Равн в форме и посмотрел на нее своими растерянными собачьими глазами, и она почувствовала себя самым плохим человеком на свете. Она совершенно забыла сказать ему. Нечистая совесть просачивалась, как пот, через поры, и скоро вишневая блузка потемнеет под мышками, если она не возьмет себя в руки.

– Привет, Магнус. Ты в порядке? – спросила Дуня, пытаясь сгладить все шероховатости.

– Где твоя форма? – Он посмотрел на нее так, словно на ней не было ни единой нитки.

– Дело в том, что Иб согласился передать мне расследование.

– Это правда? Как здо́рово. Поздравляю. – Он просиял. – Значит ли это, что я тоже…

– К сожалению. Поверь мне, я действительно испробовала все, – сказала она и отбила еще одну атаку пота. – Но получила отказ. Ты знаешь, каким может быть Иб, когда на него что-то найдет. Тогда для него каждая перемена не к добру. Помнишь, когда делали ремонт в раздевалках и мы предложили покрасить стены в любой цвет кроме белого?

Магнус кивнул и выдавил из себя улыбку. Но его взгляд говорил о том, что он видит ее насквозь. Она сказала слишком много и объяснила, что происходит, с помощью такого количества слов, что ложь стала явной. Почему она просто не сказала как есть? Что у нее нет ни времени, ни желания тащить за собой балласт. Что он замечательный парень, но ему надо перестать надеяться.