Стефан Анхем - Минус восемнадцать [litres]

– Если это поможет вам вынести обвинительный приговор виновному, – сказала Жанетта так тихо, будто прошипела.

– Мы на это надеемся. Пожалуйста, садитесь. Хотите кофе?

Жанетта кивнула и села на стул перед темным окном, но, попытавшись поднять дымящуюся чашку с кофе, так разнервничалась, что у нее задрожали руки, и ей пришлось поставить чашку на место.

Если от этого зависит все, это слишком тонкая нить, подумал Фабиан, который был уверен, что сидевшая рядом с ним Хёгсель пытается найти альтернативные решения. Если суд решит, что свидетель не полностью владел своими чувствами, показания жены Дауна также не примут во внимание, как показания Лисбет Пальме.

– Вы в порядке? – Тувессон села рядом с Жанеттой и положила свою ладонь на ее.

Женщина кивнула, но не смогла сдержать слез.

– Послушайте, я понимаю, что вы нервничаете, поскольку боитесь не узнать его. Но вы не должны это делать. Мир от этого не рухнет. Тогда все решится каким-то другим образом. О’кей?

– Он сможет меня увидеть?

– Нет, он не сможет ни увидеть, ни услышать вас. Он даже не знает, что вы здесь сидите.

– Точно?

– Жанетта, он увидит только зеркальное стекло. Пойдем, я вам покажу. – Тувессон нажала на кнопку микрофона. – Вы можете зажечь свет? Свидетель хочет посмотреть.

В соседней части комнаты зажегся свет, и Тувессон провела туда Жанетту через дверь со звукоизоляцией.

– Они войдут вон в ту дверь слева и смогут увидеть только это зеркальное стекло. – Она повернулась и показала на стекло. – Можете постучать, если хочешь.

Жанетта осторожно постучала по стеклу.

– А дверь к нам – она будет заперта?

– Естественно. К тому же здесь будет полно охранников, так что беспокоиться не о чем.

Жанетта немного подумала и обвела вокруг глазами, прежде чем вернуться вслед за Тувессон в изолированную часть комнаты для свидетелей.

– Вы чувствуешь себя готовой?

Жанетта кивнула и села на стул.

– О’кей, тогда мы готовы, – сказала Тувессон в микрофон, и сразу после этого самая дальняя дверь слева открылась, и вошло девять мужчин, которые выстроились в ряд.

Жанетта сидела неподвижно и пристально смотрела прямо перед собой. Никто из них ничего не говорил, и через пять минут Фабиан стал сомневаться, моргает ли она, хотя она моргала. Вопрос только, что она еще делает. Еще через пять минут тревожной тишины Тувессон осторожно кашлянула.

– Жанетта, я понимаю, что это трудно. Но вы узнаете кого-то из них? Может быть, вы где-то видели его раньше, но не помните, где.

Жанетта покачала головой, не отводя глаз.

– О’кей, хотите, я попрошу их по одному сделать шаг вперед? Или, может быть, кто-то пусть выйдет из комнаты?

Жанетта продолжала смотреть, никак не реагируя. Но через какое-то время по ее щекам опять потекли слезы.

– Давайте сделаем перерыв? – спросила Тувессон, не получив ответа. – Что скажете? Наверное, сейчас нам лучше всего закончить, и посмотрим, что будет завтра. Договорились?

– Номер пять, – сказала Жанетта таким слабым голосом, что его сразу же поглотила тишина.

– Извините?

– Номер пять, – повторила Жанетта, теперь более четко. – Это он. Тот, кто держит пятерку.

– И вы в этом полностью уверены?

Жанетта кивнула.

– Я узнала его по глазам.

– Каким образом?

– Они холодные и мертвые. Думаю, до этого я никогда не видела такого холода. Может быть, звучит как клише, но у Криса были теплые глаза. Всегда. Даже когда он сердился. – Жанетта попыталась вытереть слезы, но они все текли и текли.

Тувессон протянула ей упаковку носовых платков, но тут подошла Хёгсель и нажала на кнопку микрофона.

– Думаю, мы закончили.

Утес припарковался у бывшего дома Юхана Халена в Викене, вышел из машины и взял Эйнштейна на поводок. Он только что говорил с Тувессон, которая рассказала, что Жанетта Даун сумела опознать преступника, и что Хёгсель уверена, что в пятницу сможет возбудить уголовное дело. Поэтому ему, как и остальным членам команды, дали вечером отдохнуть, и он может поехать домой.

Проблема в том, что ему придется рассказать Берит о Юхане Халене, и тогда она снова рассвирепеет. Он был уверен. На прошлой неделе, когда они возвращались домой с вернисажа Сони, она была мрачнее тучи.

Утес пытался попросить прощение и даже предложил помассировать ей ступни, но ничего не помогло, и они уснули каждый на своей половине кровати, повернувшись друг к другу спинами.

Так продолжалось почти всю неделю, и только сейчас, когда он согласился взять Эйнштейна на весь день, жена смягчилась и начала с ним разговаривать, и одна только мысль, что придется бередить рану и сказать, что она была права, заставляла его держаться подальше от дома.