Олег Рой - Увертюра

— Это все на борщ? — он кивнул на сковороду с луком и морковкой.

— Виталик, ты чудо! Это могло быть на борщ, если бы я варила его в пятнадцатилитровом ведре. Так что можешь не развлекаться мелким хищничеством, на твою долю тут тоже хватит, не только на борщ.

— Борщ-борщ-борщ! — радостно запел любимый мужчина. — С гречневыми пампушками?

— Мясо прокрутишь? Два раза надо, — Арина мотнула головой в сторону высящегося в миске темно-красного кубика. Она почти все замораживала именно кубиками, в коробках — ради компактности. Морозилка в «Севере» была хорошо, но, увы, совсем невелика. Может, все-таки плюнуть на хозяйкин страх перед новой техникой и купить новый холодильник? Или морозильную камеру?

— И какая, скажите, связь между гречневыми, я подчеркиваю, гречневыми пампушками и мясным фаршем?

— Временная, — почти без смеха произнесла Арина, акцентируя «а». — Если я буду крутить фарш самостоятельно, на пампушки времени не хватит.

— Ладно, накручу…

Часа два спустя, когда борщ в пятилитровой кастрюле, укутанной старой курткой, «доходил до кондиции», треть фарша шкворчала на самой большой сковороде, превращаясь в котлеты, остаток же покоился в морозилке, и даже часть луково-морковной заправки удалось спасти ради будущей рыбы под маринадом — Арина лежала, задрав ноги на кухонный подоконник.

Как минимум половина следующей недели была обеспечена тем, что мама Виталика именовала «полноценным питанием», и в этом было что-то расслабляющее.

Гордая собственными кулинарными подвигами, она не утерпела, набрала все-таки номер Мирры Михайловны. Да, воскресенье, да, все нормальные люди в это время отдыхают, ну и что? Если звонок тебе не ко времени, можно просто не брать трубку, правда?

Но профессор Тома на звонок ответила.

— Мирра Михайловна, — чувствуя себя немного виновато, затараторила Арина, — это Вершина. Простите. Если вам неудобно разговаривать, я попозже могу…

В трубке фоном слышались детские голоса, смех, звон, шелест…

— Нет-нет, все в порядке, — даже по голосу было слышно, что Мирра Михайловна улыбается. — Я еще дома, но через десять минут мне действительно нужно уезжать.

— Мне минуты достаточно. Если вы узнали мелодию…

— Ну… мелодией это трудно назвать. Но узнала, да.

— И все же. Если вы ее узнали, быть может, сумеете вспомнить больше?

— Да разумеется. Сейчас.

После недолгой паузы в трубке зазвучал рояль: короткая, семь нот, последовательность.

— Услышали?

— Фа, до, ля, ре, ми, ми, ми? Последняя ми на октаву выше двух предыдущих.

Мирра Михайловна засмеялась:

— Вы молодец, садитесь, пять.

— Сама себе удивляюсь. Музыкальная школа была миллион лет назад, а вот поди ж ты. Правда, я эту мелодию за последние дни столько раз воспроизводила, что мозг, видимо, решил, что вернулось детство и сольфеджио с его музыкальными диктантами.

— Проиграть еще раз?

— Нет-нет, спасибо. Диковатая мелодия, вы правы.

— Да еще в конце эдакий намек на Пятую Бетховена. Помните?

— Та-та-та-дам? Так судьба стучится в дверь?

— Точно.

— Но там ведь три ноты одинаковой длительности и высоты, а после одна — другая — длиннее. И у Бетховена с этого все начинается.

— У Бетховена — да. Три восьмых соль-соль-соль и долгая, с ферматой ми. А здесь — так. Я даже сказала бы — так себе. Причем, если вы помните не только сольфеджио, но и музыкальную литературу, Бетховенская пятая — это ведь было для своего времени практически открытие. Вместо ведущей мелодии — вот эти четыре ноты, обрывок по сути, который Бетховен на протяжении всей симфонии обыгрывает. А тут… нет, — решительно заявила она. — Дальше и вовсе полный сумбур. Эдакая, знаете ли, мешанина Вагнера с Шостаковичем, помноженная на идеи симфонического джаза. Претензия на оригинальность без внутреннего смысла. Так что дальше, извините великодушно, уже не воспроизведу. Ох, простите, мне в самом деле пора бежать. Да, я помню, что обещала. Завтра с утра загляну в приемную комиссию и сразу вам перезвоню. С любым результатом.

— Спасибо, Мирра Михайловна.

— Пока не за что, — она опять засмеялась.

Уже отключившись, Арина продолжала слышать этот смех — очень мелодичный, совсем не то, что дурацкая мелодия неизвестного абитуриента консерватории. Если бы эти фа, до, ля, ре, ми, ми, ми были хотя бы одной длительности, мотивчик звучал бы вполне терпимо, даже мило. Но непредсказуемое чередование длинных и коротких звуков превращало последовательность в почти какофонию.