Олег Рой - Увертюра

— Я недавно ехала по вечернему Питеру, и мне вдруг показалось, что все эти огни — это же симфонический оркестр! Разноцветные окна — группа струнных, фары и габариты — духовые… только с витринами не понятно… Ох, простите, я вас перебила.

— Ничего-ничего, — ослепительно, но в то же время очень дружелюбно улыбнулась Мирра Михайловна. — Отличный пример. Будь вы музыкантом, вы, быть может, написали «Симфонию ночного города». И кто знает, какие инструменты вы бы в ней использовали. Я вот тоже не знаю, что должно соответствовать витринам. Может быть, сразу группа роялей? Не один рояль, а несколько? Или, чего мелочиться, десяток специально изготовленных стиральных досок? Или крики павлинов? А звездное небо над городскими огнями? Арфы? Или хор? Очень, очень интересно. Но стремление к оригинальности ради самой оригинальности — это бессмысленно и бесперспективно. За таким эпатажем — ничего, кроме пустоты. Собственно, делать что-то принципиально вопреки традициям — это вообще не продуктивное направление.

— То есть, делать надо непременно в консонансе? — щегольнула Арина термином. — Диссонанс не катит вообще?

— Ну почему же, — еще ласковее улыбнулась Мирра Михайловна. — Диссонанс вполне катит, даже то, что со стороны кажется полной какофонией, даже с автомобильными гудками и скрежетом тормозов — все это тоже вполне может быть… как бы это поточнее… настоящим. Как в вашей идее про симфонию городских огней. Только какофония эта должна быть на самом деле гармонией — ну, не знаю, с душой композитора, что ли. А если раздрай ради собственно раздрая — это и есть пустышка.

— И этот мальчик был пустышкой?

— В общем, да. Погодите-погодите, как же это его опус назывался-то? А! Вспомнила! Увертюра «Черный свет»! Представьте себе! Я спрашиваю: к чему увертюра-то? А он даже как будто обиделся: почему непременно к чему-то? Есть же и самостоятельные, концертные. Ну да, и даже немало. Но тут мы возвращаемся к предыдущей мысли. Сперва должна быть некая захватившая композитора идея — и лишь потом ее воплощение. А с ходу называть свой опус увертюрой… нет, понятно, почему — эдакая декларация о создании нового направления в музыке. Или даже новой музыки. Декларация, понимаете?

— И как этого юного гения звали?

— Не помню. Вроде странно как-то. Хотя нынче каких только имен не дают. У меня на первом курсе и Пафнутий есть, и Семирамида, и даже Альфонс. Что должно быть в голове у мамы, которая называет сына Альфонсом?

Вспомнив Иренея, Арина подавила смешок. Да, редкие имена нынче, что называется, в тренде. Харитон, к примеру. Как тот курьер из редакции «Питерского вестника». Вот будет забавно, если это он. А что? Провалился в консерваторию, пошел работать курьером, почему нет?

— Фамилию тем более не помните?

Профессорша слегка нахмурилась:

— Вот фамилия какая-то простая была. Ну не Иванов, конечно, но… Знаете что? Пойдемте-ка в приемную комиссию сходим, думаю, документы еще не чистили. Или погодите, я попробую позвонить…

— Так приемная комиссия разве еще работает? — удивилась Арина.

— Ну а как же! — Мирра Михайловна потыкала в экран смартфона, приложила к уху, на лице появилось сосредоточенно-выжидательное выражение, но говорить она не переставала. — Вы думаете, после окончания вступительных экзаменов приемная комиссия сразу закрывается? Нет-нет. Им еще недели две, не меньше, завалы разгребать. Хотя вот именно сейчас там, возможно, уже и пусто, не отвечает телефон, — профессорша поглядела на часы, нахмурилась. — Пойдемте проверим. Может, Лида просто вышла ненадолго. Ну хоть попробуем. Если не повезет, тогда в понедельник.

Но не успела она потянуть тяжелую дверь, как та распахнулась сама.

— Мам, папа сказал, что его вахта закончилась, твоя очередь, а у него дела, — коренастый, имбирно-рыжий мальчишка говорил самым серьезным голосом, но в глазах плясали ехидные чертики.

Девочка возвышалась над ним на голову — тоненькая, темноглазая, очень похожая на мать.

Мирра Михайловна схватила обоих детей в охапку, прижала, быстро поцеловала обе макушки — имбирную и темно-каштановую — и выпрямилась, снова превратившись в строгого профессора.

— Как же вас пропустили?

— Подумаешь? — высокомерно фыркнул мальчишка.

— Как всегда, — девочка улыбнулась краешком губ.

Про таких говорят «копия матери», подумала Арина. А мальчишка, должно быть, в отца пошел.

— Чарли! Милена! — сказала Мирра Михайловна тем самым, должно быть, тоном, каким обращалась к своим студентам. — Мне еще нужно кое-что сделать, а вам придется меня подождать. Антон Палыч, присмотришь?