Олег Рой - Оправдание невиновных

Кто бы сомневался! Словно мухи, тут и там, ходят слухи по домам — кто это пел? Высоцкий, кажется? Арина вздохнула. Действительно, можно сколько угодно разглагольствовать о тайне следствия, но в реальности оказывается, что юридическое сообщество — штука практически прозрачная. А тут еще и информация-то вон какая… лакомая! Список убийств, в которых полгода назад «признался» бывший опер Егор Шубин перед тем как застрелиться, вероятно, уже известен всем заинтересованным лицам. И нужды нет, что «признание» шубинское весьма сомнительно, в одном из случаев у него и вовсе железобетонное алиби, главное — камешек в тихие воды уже брошен. И круги от камешка пошли, и сомнения в тех давних приговорах появились. Тьфу, пропасть!

— Послушайте, Роберт Моисеевич. Я не стану выяснять, откуда у вас эта информация. Я вообще не собираюсь это, с позволения сказать, сообщение как-то комментировать. Но, знаете, как юрист юристу — чисто гипотетически: даже если бы подобный документ существовал. Вы-то ведь понимаете, что чье бы то ни было признание — лишь одно из обстоятельств, учитываемых при расследовании. Те времена, когда признание считалось царицей доказательств, к счастью, давно миновали. И даже если гипотетически допустить значимость упомянутого вами «признания» — сейчас-то уже не стадия следствия. И это гипотетическое «признание» никоим образом не может быть основанием для пересмотра упомянутых в нем дел. Мало ли! У нас в районе, к примеру, есть дивный персонаж, который всевозможные «признания» пишет регулярно: как только таблеточки, ему прописанные, перестает пить, так непременно тянет его в чем-нибудь признаться. Вычитает в газете про какое-нибудь убийство — и строчит: это, господа, я совершил. Иногда признается в том, что случилось сорок-пятьдесят лет назад. Прикажете и его тоже учитывать? Так что мне действительно непонятно — зачем все это? Вряд ли вы рассчитывали, что я кинусь с вами откровенничать насчет того, что у следствия имеется, чего не имеется, и какие у следствия в связи с этим планы.

— Да ни боже мой! — он опять замахал розовыми ладошками. — Про вас разное говорят, но следователь вы, по общему мнению, въедливый и дотошный. И уж конечно, глупостей за вами не замечено.

— В таком случае… — Арина постаралась скрыть лезущую на лицо довольную улыбку (комплимент ее профессиональным качествам оказался неожиданно приятен) и вновь повела взглядом вокруг, сопроводив это движение максимально недоуменным выражением лица.

— Да-да-да, понимаю ваше недоумение. И сейчас вы будете еще больше удивляться, потому что я правда ни к чему вас не склоняю и ничего от вас не хочу. Единственное, чего я хочу — это кое-что вам сказать. И чтоб вы приняли это всерьез.

— Ну говорите уже, — поторопила она. — Меня работа ждет.

— Сказать я вам хочу следующее, — Роберт Моисеевич на мгновение умолк, затем проговорил раздельно, словно ставя после каждого слова вескую точку. — Моя. Клиентка. Невиновна. И это я вам говорю не как адвокат, которому по должности положено изображать убежденность в невиновности клиента, это я вам говорю как человек, который действительно считает, что Алиса Леонидовна не убивала своего мужа. Нет, я не знаю, кто его убил, не знаю даже, что случилось с Алисой Леонидовной: подстава или катастрофическое невезение. Но она не убийца. Я готов в этом поклясться здоровьем своих внуков. Алиса невиновна. Просто услышьте это.

— И? — Арина недоуменно вздернула бровь.

— И — все, — усмехнулся господин адвокат. — Ой, не глядите на меня такими изумленными глазами. Роберт Моисеевич не идиот. Ясно, что моя убежденность не заставит вас добиваться пересмотра давно закрытого дела. Но, может быть, может быть, она посеет в вашей душе крошечное зернышко сомнения. Ну а мне с моей клиенткой — и обратите внимание, она не перестала быть моей клиенткой оттого, что приговор вступил в силу, я очень, очень надеюсь, что в итоге все разъяснится — нам приходится хвататься за любую соломинку. Вдруг из этого крошечного зернышка что-нибудь и вырастет?

Что это было? С минуту Арина задумчиво смотрела вслед скрывшейся за углом машине. Воробьиная ассамблея уже разлетелась. Сизая же изнанка снеговой тучи висела теперь прямо над головой: ни пронзительной небесной синевы, ни солнечного блеска, спасибо, хоть снегопад не вздумал начаться. Даже обнадеживающая лужица посреди тротуара как-то посветлела — подмерзать начала. Весна, говорите?