Арнольд Беннет - Отель «Гранд Вавилон»

— Богат не то слово, граф. Для этого нет слов. Папа делает просто ужасное количество долларов… Но хуже всего то, что деньги растут уже как-то сами, без его помощи. Он однажды сказал мне, что когда человек сделал десять миллионов, то никакая сила на свете не может остановить эти миллионы, чтобы они не выросли в двадцать. И так продолжается до бесконечности. Я, конечно, трачу сколько могу, но я не в состоянии соревноваться с их ростом…

— И у вас нет матери?

— Кто сказал вам, что у меня нет матери? — быстро спросила она.

— Я… э-э-э… я разузнавал о вас, — сказал он.

— Несмотря на то, что никогда не надеялись увидеть меня опять?

— Да, несмотря на это.

— Как мило, — сказала она и погрузилась в задумчивое молчание.

— Ваша жизнь должна быть чудесной, — сказал князь. — Я завидую вам.

— Вы завидуете мне? Чему? Богатству моего отца?

— Нет, — сказал он. — Вашей свободе, вашему чувству ответственности и уверенности в себе.

— У меня нет чувства ответственности, — заметила она.

— Извините, но она у вас есть, — сказал он, — и придет время, когда вы это сами почувствуете.

— Я всего лишь девушка, — пробормотала она с внезапным простодушием. — А что касается вас, граф, то у вас, конечно, достаточно уверенности в себе.

— У меня? — сказал он печально. — У меня нет никакой уверенности. Я никто — всего лишь его высочество, претендующий на то, чтобы быть очень необходимым, и всегда прилагающий огромные усилия, чтобы не делать того, чего его высочество делать не должен.

— Но если ваш племянник, князь Эуген, умрет, то разве вы не взойдете на трон и разве не появятся у вас те уверенность и ответственность, которых вы так желаете?

— Эуген умрет? — сказал князь Эриберт с иронией. — Это невозможно. У него превосходное здоровье. Через три месяца он женится. Нет, я никогда не буду никем, кроме как его высочеством, самым презренным из всех Божьих созданий.

— Но то государственное дело, о котором вы упоминали! Разве в нем не было ответственности?

— Ах, — сказал он. — Оно уже закончено и принадлежит прошлому. Это всего лишь случайность в моей тусклой карьере. Я никогда уже не буду опять графом Стинбоком.

— Кто знает? — сказала она. — Кстати, прибудет ли сегодня князь Эуген? Мистер Диммок говорил нам об этом.

— Видите ли, — ответил князь, вставая и склоняясь к ней, — я собираюсь сообщить вам один секрет… Сам не знаю почему, но собираюсь.

— Не выдавайте государственных тайн, — предупредила она, улыбаясь.

Но тут дверь их комнаты бесцеремонно распахнулась.

— Вносите прямо сюда, — резко произнес кто-то. Это был Теодор Рэксоул.

Вошли два человека, неся на носилках неподвижное тело, за ними следовал Рэксоул. Нелла вскочила. Рэксоул только тут увидел дочь.

— Я не знал, что ты здесь, Нелла… Сюда, — приказал он носильщикам. — Опускайте тут.

— Что с ним? — воскликнула Нелла, со страхом глядя на тело на носилках. — Это мистер Диммок?

— Да, это он. Мертвый, — лаконично подтвердил ее отец. — Знай я, что ты здесь, я бы преподнес это известие в более мягкой форме. Прошу прощения, князь.

Затем наступила пауза.

— Диммок мертв, — тихо прошептал князь Эриберт, склонившись к носилкам. — Как это случилось?

— Бедный малый шел по внутреннему двору отеля и вдруг упал. Швейцар, который видел его, говорит, что он шел очень быстро. Вначале я подумал, что его поразил солнечный удар, но это маловероятно, несмотря на то что погода очень жаркая. Это, скорее всего, сердечная болезнь. Но что бы то ни было, он мертв. Мы сделали все, что нужно. Я послал за доктором и за полицией. Полагаю, что будет расследование.

Теодор Рэксоул умолк, и в наступившей тишине все смотрели на мертвого юношу. Черты его лица слегка заострились, глаза были закрыты — и это все. Казалось, он спит.

— Мой бедный Диммок, — воскликнул князь, голос его прерывался. — И я еще сердился на тебя за то, что ты не встретил меня на Чаринг-кросс.

— Ты уверен, отец, что он мертв? — спросила Нелла.

— Тебе лучше уйти отсюда, Нелла, — только и сказал Рэксоул.

Но она осталась стоять и принялась тихонько всхлипывать. Прошлой ночью она тайно насмехалась над Реджинальдом Диммоком. Она намеренно любезничала с ним, чтобы получить от него информацию на тему, которая ее особенно интересовала, и она получила ее, смеясь над ее «источником» — над его тщеславием, его показной ловкостью, его абсурдной важностью. Он не нравился ей, она не доверяла ему и считала его неприятным. Но теперь, когда он лежал на носилках, все это было забыто. Она сейчас даже упрекала себя за такое к нему отношение. Такова странная власть смерти.