Джиллиан Макаллистер - Все, что вы скажете [litres]

На дворе снежный февральский день, и Эд подробно рассказывает мне о планах расширения своего дома. «Мы не можем просто взять и перестроить чердак из-за этой бюрократии, ну ты знаешь…»

Повязку на руке я больше не ношу, но рука до конца не восстановилась. Наверное, надо было сразу идти к врачу.

Перестаю слушать Эда, когда появляется Аиша. Она возникает как раз в тот момент, когда я, игнорируя болтовню босса, думаю о том, насколько сильно хотела бы ее увидеть.

Она выглядит по-другому. Или, может быть, она изменилась только у меня в голове. Стала еще красивее, чем я запомнила. Этот широкий, гладкий лоб.

– Простите, что так задержала, – говорит она, показывая на стопку книг, которую держит. – Это те самые, которые я… Черт, это было месяц назад. Я почти решила не возвращать их, так стыдно было, что нарушила срок. Но потом подумала: «Нет, Аиша, отнеси их обратно!»

На обеих ее руках розовые с золотом браслеты. Они звенят, когда Аиша поднимает обе руки, чтобы остановить Биляля, карабкающегося по ступенькам.

– Ох да, простите, даже не поздоровалась. Добрый день.

Запрокидывает голову, глядя на меня и, видимо, вспоминая про Уилфа. Ту самую ложь.

– Привет, – здороваюсь я в ответ.

Биляль стал выше и стройнее, повзрослев всего лишь за несколько недель, и он машет мне. Хотя его руки пухленькие и с ямочками, это уже руки ребенка постарше.

– Во сколько оценивается моя вина? – спрашивает она, взмахнув книгами.

– Да ни во сколько, – бормочу я. Как вообще можно оштрафовать ее?

Она с Билялем идет в конец автобуса, и я, как луна в притяжении Земли, следую за ними. Бессильна остановиться.

В автобусе работает обогреватель, и Аиша останавливается рядом с ним. Она такая худая, и, наверное, мерзнет. Но я думаю только о том, как мне повезло: никто не услышит наш разговор – гул обогревателя поглотит наши слова. Я могу спросить ее… обо всем.

Биляль садится на пол и вытаскивает книгу Джулии Дональдсен с нижней полки, разворачивает ее, как бабочку на своих коленях.

– Бил, – говорит Аиша мягко, а затем на месте поворачивается ко мне, так что ее правая и левая ступни оказываются перепутанными.

– Как у вас дела? – спрашиваю я.

– Измотана всеми этими родительскими штуками… А как ваш брат?

Пожимаю плечами, стараясь не выглядеть глупо.

– Он будет в порядке. Он уже в порядке, ему лучше.

– Хотела бы я, чтобы и мне стало лучше.

– Понимаю.

– Все такие злые, – добавляет Аиша. – И это не помогает.

– Кто злой? – уточняю я резко.

– Всем все равно, представляете? – Она моргает, а затем, кажется, слышит мой вопрос с задержкой в несколько секунд и отвечает: – В интернете. Люди на форумах. И во всяких организации. Они думают, что возможно, полиция не расследует это дело как следует из-за того, что мой брат был мусульманином. У нас была небольшая акция протеста, снаружи мечети, но пришло всего восемь человек. – На ее лице появляется горькая улыбка.

– А что сейчас делает полиция? – спрашиваю я странно участливым тоном, как будто бы я не заинтересованная сторона. Скорее как тетушка или дружелюбный семейный врач. Даже не как сочувствующий библиотекарь. Я хочу быть уверенной, что у Биляля все хорошо и что она сама в порядке. И конечно, мне отчаянно хочется знать, что меня не подозревают.

Смотрю вниз, на Биляля. Эта его новая худоба – возрастное или что-то еще? Он водит пальцем по верхушкам книг, поправляя их так, чтобы все корешки стояли на одном уровне. Меня захлестнула ностальгия от воспоминаний, как я в пять, десять, пятнадцать лет сама ходила в библиотеку. Уилф направлялся в секцию научной фантастики, а я к полкам с романтическими историями и книгами из серии «Клуб нянек». Потом мы встречались у выхода из автобуса, со стопками книг в руках, и радостно несли их домой. Мы почему-то никогда не брали с собой сумки. Читали по книге в неделю, передавая друг другу особенно интересные. Мой брат жив, и я могу позвонить ему хоть сейчас. Смотрю на Аишу и представляю, как бы я чувствовала себя на ее месте.

– Каким был ваш брат? – мягко спрашиваю я, и за вопросом скрывается сложная смесь любопытства, желания искупления и грусти.

Она достает из кошелька фото, где они с Имраном вдвоем.

Это селфи, камеру держал Имран. Точно так же, как и Сэдик за двадцать минут до самой большой ошибки в моей жизни.

Чувствую, что подглядываю за чужой жизнью, но не могу остановиться. Рассматриваю его худое, улыбающееся лицо с высокими скулами и белоснежной ровной и широкой улыбкой. Он выглядит, как если бы был звездой футбола в Америке.