Джиллиан Макаллистер - Все, что вы скажете [litres]

– Это тоже нормально. Вы переживаете о нем потому, что вы человек, – говорит он с улыбкой.

– Я знаю, что он никогда полностью не восстановится, но я надеюсь, что он… Я просто надеюсь.

– Понимаю. – Он делает секундную паузу, а затем переходит к делу: – Итак, вы получили диплом в тюрьме?

Я киваю.

Такая возможность выпала мне через год. Старая Джоанна точно бы ее упустила: продолжила бы смотреть телевизор, читать книги и игнорировать все предложения. А потом бы еще жаловалась, что ничего не изменилось. Но та Джоанна была другой. Удивительным образом, когда общество решило, что я никчемная, я, наоборот, взяла себя в руки и начала как-то менять свою жизнь. Только я и еще одна женщина – Дани – получили диплом консультанта. И оно того стоило.

– Да, и сейчас мне нужна работа.

– И как вы думаете, насколько ваше преступление… повлияет на вашу работу консультантом?

Я откинулась на спинку стула, размышляя. Преступление влияет на мою жизнь буквально во всех сферах. Оно формирует меня: обтесывает по краям и перестраивает глубоко внутри.

– После пережитого я придаю меньше значения тому, что обо мне думают другие, – отвечаю наконец. – Будь то мои родители или случайные незнакомцы. Меня это больше не заботит. И… – Я делаю паузу, задумавшись. – Раньше я смотрела на других – «Приличных Людей», как я их называла. Я сравнивала то, как они выглядят снаружи, с тем, что у меня внутри. Но больше я так не делаю. Я… Я сама «Приличный Человек».

Саймон кивает, затем смеется и говорит:

– Думаю, вы готовы.

Мы с Лорой встречаемся в баре «Гондола» после ее первого рабочего дня. За лето ее волосы выгорели на солнце, и все еще заметен загар – следы ее старого хипповского стиля жизни. И он все еще заметен в ее жестах и угадывается в сережках, спрятанных под прической. Но большинство ее ярких черт стерлись, как если бы они тоже выгорели на солнце.

Она знает о Рубене и сейчас задумчиво смотрит в свой стакан. Мы сидим на улице, воздух влажный и густой, как будто на плечи положили пуховое одеяло.

– Я весь день мерзну, – говорит она. – В офисе перестарались с кондиционером.

– Ну как всегда, – комментирую неопределенно, чтобы хоть как-то поддержать разговор. Но все равно повисает пауза. Раньше такого не было.

– Как Табита? – Кажется, тон получился злым.

Лора пожимает плечами.

– Она в порядке. – Подруга внимательно смотрит на меня. – Тебя это расстраивает?

– Ну, я понимаю, что мы не могли оставаться друзьями. Сложно было бы дружить, учитывая, что я была заперта. И мне кажется, что ты мне… Ну, стеснялась, что ли. И решила двигаться дальше и жить своей жизнью.

Лора вздыхает:

– Это было сложно, Джо. Ты понимаешь? Это было тяжело.

– Понимаю.

– Мне жаль, что так получилось. Но мне казалось, что все изменилось.

– Конечно, изменилось.

– Я знаю. Прости меня. – Она протягивает мне руку, и я замечаю, что она все так же носит множество колец. – Мне нет прощения. Я была недостаточно хорошим другом.

– Это, конечно, беспрецедентный случай, – говорю я. – Что кого-то сажают с тюрьму. По крайней мере для нашего круга общения.

– И не говори, – отвечает Лора со смешком. – Но мы все старались изо всех сил. Всем нам пришлось что-то поменять в своих жизнях.

– Ну да… – говорю я тихо и снова подставляю лицо солнцу. – Я рада, что мы здесь, а не там.

– Мне очень жаль, – снова говорит она, глядя мне прямо в глаза. И мне кажется, что сейчас это искренне.

– Давай лучше перемоем косточки Рубену, – предлагаю я, а про себя думая: «Брось, Джоанна. Будь взрослой. Прости ее». Алан сказал бы, что я должна это сделать, и возможно, я смогу. Рубен не был совершенством, Лора не была совершенством. И уж точно им не была я.

Лора замолкает на мгновение.

– Рубен… Может быть, вы расстались уже два года назад.

– Что? Ты о том, что он сделал?

Она поднимает руку вверх и говорит:

– А весь последний год тебе казалось, что вы все так же были вместе?

Я вспоминаю постаревшее лицо Рубена, и как он кричал на меня два дня назад. Я думаю о чувстве пустоты, которое окружало меня в тюрьме. Вспоминаю его серьезное выражение, когда он сидел за столиком в комнате для свиданий. Он приезжал при любой возможности, но мы никогда не говорили ни о чем особенном, ни о чем важном.

– В тюрьме трудно сказать, что и как происходит на самом деле, – отвечаю я наконец.

Минуты в комнате для свиданий были настолько зыбкими – будто настоящая жизнь была дистиллирована, и ее перегоняли снова и снова, превратив в гомеопатическое средство: для сохранения отношений принимать по две капли. По одной для дружбы. Три – для обычного рождественского ужина. Было сложно поверить, что за тюремными стенами продолжается жизнь, и почти невозможно вспомнить, какой она была.