Бернар Миньер - На краю бездны

Чань глубоко вдохнул и вошел, приготовившись к чему угодно. Волосы у него на затылке встали дыбом, как намагниченная металлическая стружка.

Справа стоял стол из нержавеющей стали, заляпанный кровью, а за ним – прилавок, наверное, служивший для разделки тушек. Все было забрызгано кровью, жиром и чем-то еще, не поддающимся определению. И от всего шел мерзкий, запретный запах. Затхлая вонь мяса и стоячей воды. И стояла абсолютная, мертвая тишина.

Элайджа шел по липкому от грязи коридору, где перед горой пластиковых корзин с яйцами, свежим имбирем и бутылками воды сидели похожие на призраки, изможденные старухи. Какой-то тип, с татуировкой в виде паутины на левом плече и руке, враждебно зыркнул на него со складного табурета, затянувшись сигаретой. Не обращая на него ни малейшего внимания, Элайджа прошел в туалеты, где вентилятор без устали гонял вязкий воздух. Потом вышел, открыл следующую дверь и оказался в щитовой. Внимательно оглядев хаос проводов и допотопных счетчиков, закрыл и эту дверь и отправился туда, где оставил Чаня.

С бьющимся сердцем Чань направился к блестящим металлическим столам в глубине помещения. Он с радостью достал бы оружие, но до сих пор не сделал этого, потому что был не из тех, у кого шкаф ломится от «Кольтов», «Ремингтонов» и «М16». Желания наброситься на безоружного человека у него не было.

Неподалеку от него, слева, обозначился тупичок, и уж если опасность где и затаилась, то точно там. Инспектор снова удержался от соблазна достать оружие. Нервы напряглись до предела, и он сделал еще шаг вперед. В углу никого не было. Чань глубоко вздохнул и почувствовал, как рубаха на спине взмокла от пота. Он уже собрался обернуться, как вдруг ему в шею впилось что-то холодное и острое. И его словно током пронизало, когда прямо над ухом раздался голос:

– Дернешься – прирежу.

Мозг Чаня сработал за доли секунды: это не нож; скорее всего, это крюк, на который подвешивают туши. И теперь конец этого крюка уперся ему в сонную артерию. Он чувствовал горячее дыхание Ронни у себя на шее и на виске. А пальцы стоящего за спиной парня деликатно легли на вторую сонную артерию, чтобы сосчитать пульс.

– Частит сердечко-то, – с удовлетворением прошептал он.

– По… полиция.

Пальцы на шее сжались.

– Я тебя просил пасть открывать? Заткнись. Где второй?

– Я здесь, Ронни, – ответил Элайджа за их спинами.

Молниеносным движением Мок развернул Чаня к двери, и крюк впился ему в кожу.

– Вы явились, чтобы меня сцапать? – крикнул Ронни. – Просто не верится! Они прислали эту старую развалину и щенка, чтобы надеть на меня наручники? Ну, вот что… Я считаю это оскорблением.

– Успокойся, Ронни, – сказал Элайджа. – Мы пришли, чтобы просто задать тебе несколько вопросов.

Крюк глубже впился Чаню в шею под правым ухом, слева кожу жгли пальцы Ронни, и из-под мышки у него мерзко несло потом.

– Только попробуй меня обдурить, – процедил сквозь зубы парень из триады, и голос его зазвучал тоненько и опасно слащаво, – и я вспорю ему артерию этим крюком, как обычный шланг. Поступим вот как: вы даете мне уйти без шума, а я не стану его резать, словно курицу.

Чань покосился на Элайджу, который и не думал вытаскивать оружие и демонстрировал невозмутимое спокойствие. Старик даже чуть улыбнулся.

– Сожалею, Ронни, но это невозможно.

Чань почувствовал, как пальцы Ронни Мока чуть дрогнули у него на шее.

– Слушай меня хорошенько, парень. Или ты сделаешь то, что тебе сказано, и выпустишь меня, или…

– Или что, Ронни? Хочешь, чтобы к тебе нагрянуло подразделение по борьбе с бандитизмом? Хоть разок включи мозги!..

– Да пошел ты… Сейчас ты скажешь своему шефу, чтобы тот меня отпустил, и быстро… – прошипел у Чаня над ухом дрожащий от ярости голос Ронни.

Чань не успел и рта раскрыть, как Старик снова заговорил:

– Керри Лоу действительно была твоей подружкой?

– Чего?

– Ты в курсе, что Керри Лоу перед самоубийством кто-то пытался изнасиловать?

Пальцы на шее Чаня чуть ослабили хватку.

– Это еще что за фигня? – взвизгнул Ронни.

– Она даже подала заявление в комиссариат Цимь-Ша-Цюй за месяц до того, как броситься с тридцать второго этажа.

– Хорош надо мной прикалываться!

– Она боялась, что ты узнаешь, что это тебя разозлит, и ты, подонок, по своему обыкновению, ее изобьешь, – четко и внятно произнес Элайджа.

У Чаня внутри все сжалось. Теперь от ярости Мока у него жужжал и вибрировал затылок. Элайджа молчал. От яркого света, льющегося с потолка, под бровями у него залегли тени, и Чань видел, как оттуда поблескивали глаза Старика.