Бернар Миньер - На краю бездны

– Я независимая труженица, – заявила она. – У меня есть виза и паспорт. И я не нарушила ни одного гонконгского закона. Что вам угодно?

– Ну, конечно, еще бы… – ответил Элайджа, ничуть не смутившись. – Ты ишачишь на триады, а вот это, – он кивнул в сторону дальней комнаты, – как ни крути, есть бордель…

Незабудковые глаза сузились и впились в глаза Старика.

– Что тебе надо?

– Вот этот тебе знаком? – спросил Элайджа, помахав перед ней фотографией испанца.

Вероника вгляделась, выдохнула дым и кивнула, все так же сузив глаза. И еще раз Чань подумал, что этот ее взгляд, словно повисший в пустоте, и суженные зрачки не случайны. Он пригляделся, не найдутся ли какие следы недавнего употребления наркотика, но ничего не увидел.

– Знаком. Он не раз сюда заходил.

– Что он за человек?

– Он из тех, кто обращается ко мне, – с апломбом ответила Вероника, выпустив колечки дыма. – И способен заплатить.

Этот ответ, похоже, рассердил Элайджу, и он с нетерпением продолжил:

– А еще?

Она взмахнула рукой, держа сигарету между пальцами с черным маникюром, и Чань проводил глазами большое кольцо дыма, улетевшее к потолку, где струился приглушенный оранжевый свет от большой лампы. Остальная территория комнаты, где виднелась широкая кровать и два комода, тонула в полумраке. Только на самую середину кровати, как на сцену в театре, с потолка был направлен луч небольшого прожектора.

– Я делаю все, что пожелает мужчина, – ответила Вероника.

Чань уловил смущение Старика, когда тот удивленно поднял голову:

– Все?

– Все …

– А это… не опасно ?

– За это мне так дорого и платят.

Вероника произнесла это низким, глубоким голосом с хрипотцой, и улыбка, расплывшаяся по ее лицу, показалась Чаню жестокой.

– Вы оба мужчины, – прибавила она тихо. – И вы, как и я, хорошо знаете, что лишь немногие женщины догадываются о том, что на самом деле происходит в глубинах мужской психики. Сколько женщин в действительности знают, какие непристойные фантазии одолевают их мужей? Но и некоторые мужчины не желают видеть, что происходит в них самих; они предпочитают верить, что этого просто не существует… Но и самые заурядные, и самые мудрые – все подвержены этой напасти, и никто от нее не уйдет. Это ваше… проклятье.

Вероника уставилась на Чаня, и он понял, что это небольшое вступление она привыкла проговаривать, завлекая жертвы в свои сети. Тем же хрипловатым, ласкающим голосом, которым она вещает сейчас и который действует на их рептильные мозги, как массаж. Должно быть, в этом состоял первый этап околдовывания визитеров. Но Чань предвидел, что в запасе у нее имеется еще не один трюк.

– И чего же пожелал испанец? – спросил Элайджа.

– А другие, напротив, смиряются с этим мраком в душе, – продолжала Вероника, словно не слышала вопроса, – холят его, а потом приходят ко мне, чтобы его насытить… В сущности, они – животные… Но животные, наделенные богатым воображением.

– Ты не ответила на мой вопрос.

Она задумалась.

– Он хотел меня избивать, оскорблять, душить платком, симулировать изнасилование и резать меня бритвенным лезвием.

Это прозвучало бесстрастно, как протокол. Никаких эмоций. Чань почувствовал озноб. У него перед глазами промелькнула колючая проволока, обмотанная вокруг последней жертвы, той, что нашли в контейнере.

– Порезать тебя? А в каких местах?

– Груди, живот и ногу.

– Ногу?

Беата Биргеланд встала со своего кресла и медленно подняла подол платья. Оба полицейских проследили глазами за ее движением и увидели ярко-красные туфельки. Правая была надета на каучуковую ступню, за которой виднелась голень из какого-то сплава, скорее всего из титана, а над ним – стык из пенополиуретана, соединявший его с коленом.

– Вот что околдовывает некоторых мужчин, – сказала она. – И вот почему они не могут без меня обходиться и без конца возвращаются сюда, во что бы то ни стало, вот из-за чего они готовы себя погубить. Игнасио буквально загипнотизирован моей культей. Он видел меня абсолютно голой – без протеза. И он обожает резать мне грудь и бедра.

– Это больно? – спросил Элайджа.

Вероника улыбнулась.

– Ясное дело. И крови бывает много…

Она опустила подол, как театральный занавес.

– Я потеряла ногу после травмы на горных лыжах, – сказала она и снова уселась в кресло.

Чань сглотнул. Ее красота вдруг предстала перед ним такой, как она есть: ядовитым грибом. Токсичная красавица… Он понимал, что многие мужчины могли бы отдать за нее душу. И деньги. Ему вдруг вспомнился цзянь ши , зомби из китайской мифологии, который появлялся в старых гонконгских фильмах. Цзянь ши носил костюм мандарина или парадную дворцовую одежду и питался, всасывая в себя дыхание живых людей. А когда передвигался, то походил на уже окоченевший труп. Вероника была такая же, как он: она стремилась выкрасть у мужчин их последнее живое дыхание.