Риа Фрай - Не ее дочь [litres]

– И что с того? Это дало тебе право просто уйти? Ты знаешь, сколько матерей каждый день испытывают такие же чувства? Думают, их чаша терпения переполнена? Это и называется материнством. Это тяжело. Но нельзя просто… Господи, нельзя просто уйти из семьи. Так не делают.

– Я знаю, что так не делают. Я была эгоисткой. Понимаю. Да.

Я закрываю глаза и снова открываю.

– Так ты все это время провела в Голливуде, да? Снималась в кино? А потом решила переехать сюда?

– Нет. Мне не удалось устроиться. Я некоторое время путешествовала. Я писала тебе, Сара. Хотела, чтобы ты знала – я о тебе думаю.

Я потрясенно гляжу на нее.

– Нет, не писала.

– Нет, писала. Я писала тебе. Но ты так и не ответила, из этого я заключила, что либо Роджер не отдал тебе письма, либо ты не хотела отвечать.

От этих слов мое сердце готово разорваться. Она и правда мне писала? Я копаюсь в воспоминаниях – нет ли там каких-то адресованных мне писем. Отец всегда первым ходил к почтовому ящику, сортировал почту, складывал одни письма и отбрасывал другие с маниакальностью почтового работника. Не по этой ли причине? Может, папа оставил эти письма себе?

– Мне пора идти, – говорю я, чуть не свалившись со ступеней по пути к машине.

– Сара. Сара, подожди. – Она бежит за мной, неожиданно проворно для своего возраста. Я пытаюсь вычислить, сколько ей лет, и она встает перед машиной, прежде чем я успеваю открыть дверцу. – Слушай, я понимаю, что ты не можешь меня простить. Господи… – Она почесывает голову и вздыхает, глядя в небо, ясное и голубое. – Не знаю, как это сказать. В общем, выслушай меня. Звучит как в дрянном киносценарии.

Я киваю, потому что и она кивает, и мы почти смеемся, и я вспоминаю, как иногда, очень редко, мы с ней наталкивались на что-нибудь глупое и понимали друг друга с полуслова, чего у меня никогда не получалось с отцом.

Она протягивает руку, чтобы дотронуться до моих волос, и я позволяю.

– Ты такая красавица, – шепчет она. – Прости, что я все испортила. Прости за то, что вела себя так ужасно. Но у нас еще есть время. Мы можем начать с этой минуты, разве нет? Люди постоянно так делают.

Она в отчаянии, и мы обе это знаем.

Я качаю головой, сажусь в машину и даю задний ход по дороге. А потом начинаю рыдать. Даже не проверяю, пристегнута ли Эмма. В следующем квартале я остановлюсь, но сейчас должна уехать, пока еще в состоянии.

Через двадцать пять лет мама вернулась в мою жизнь, ничего толком не объяснив – ни где была, ни с кем, но по какой-то непонятной причине нуждаюсь в ней, нуждаюсь всем своим существом, хотя продолжаю ненавидеть. Похоже, с матерями всегда так. Как с матерью Эммы. И с моей.

сейчас

– Недавно здесь?

Я смотрю влево и вижу мужчину лет тридцати пяти или сорока. Разговаривая со мной, он не сводит глаз с детской площадки.

– Нет.

Разговор затухает, потому что я настороже. Ничего не выдаю.

– Который из них ваш?

Он задает правильные вопросы, такой милый незнакомец на детской площадке, «а-может-наши-дети-подружатся», но мне нечего ему предложить. Я не выдам себя, не скажу незнакомцу, кто я и что совершила за последние месяцы. Не расскажу, как мы проехали полстраны и обратно, как я чуть не потеряла Эмму, как мы оказались в Юте, остановились там, и я приняла окончательное решение.

Вместо этого я вытаскиваю телефон и делаю вид, что отвечаю на несуществующий звонок, перед этим бросая на незнакомца виноватый взгляд, чтобы он отошел. Я не отрываю глаз от Эммы, наблюдая, как меняется ее прекрасное личико – от непреклонности и сосредоточенности, когда она лезет по шведской стенке, до абсолютного счастья, когда съезжает с горки.

По сравнению с началом лета она стала совсем другим ребенком. Страх больше не преследует ее постоянной тенью. Она не кричит и не прячется. Мы живем в одном ритме, такого у меня не было ни в каких отношениях – ни в семье, ни в любви. Я ей доверяю. Она доверяет мне.

Я говорю Эмме, что мы уходим через пять минут. Она карабкается вверх по шесту, крепко обнимая ногами холодную сталь.

– Смотри, Сара! Смотри!

Она отталкивается от шеста и приземляется в позе гимнастки – руки отведены назад, голова высоко поднята, колени слегка согнуты. Идеальный соскок.

– Молодец, Эм!

Я все еще просматриваю новости по делу за последние недели. Не о том, как нас засекла официантка в Небраске, хотя это проблема, а новости по делу Эми. По делу об убийстве. Как просто было бы позволить полиции разрушить ее жизнь, вынудив признаться в том, чего не было. Несмотря на всю мою ненависть к этой женщине, я не хочу, чтобы она попала в тюрьму за преступление, которого не совершала. Она плохая мать, но не убийца. Ее дочь пропала, но не умерла.