Сергей Изуграфов - Смерть на Кикладах. Сборник детективов №1

Быстро пробегая глазами десятки файлов с каталогами, Смолев вдруг наткнулся на раздел, обозначенный как «Tesoro», что на итальянском обозначало «сокровище». Само по себе название Алекса не слишком удивило, тут сокровища были на каждом шагу, но все файлы велись строго на английском языке, и вдруг единственный на итальянском! Почему?

Алекс щелкнул мышкой, открывая директорию. Когда открылся первый файл, на него уставилось милое личико девочки лет семи, круглое и румяное, с черными глазами, искрящимися от смеха.

Открывая файлы дальше, Смолев убедился, что весь каталог содержит исключительно ее фотографии: то она гуляет с подругами по парку, то кормит хлебными крошками голубей на площади; вот малышка шалит у фонтана, весело обдавая брызгами подружку, одетую в такой же короткий темный плащик с капюшоном; вот она читает, сидя на траве, какую-то книжку с яркими картинками, грустно смотрит вдаль.

Какое-то время Алекс не мог понять: что не так с этими фото? Почему они кажутся ему странными? Потом он понял: девочка не позировала фотографу. Она его даже не видела. Кто-то фотографировал ее тайно, стараясь не привлечь к себе внимания. Профессиональная слежка с фиксацией объекта на фото.

Это его дочь! – понял Алекс. Они специально фотографировали ее и посылали Феодоракису время от времени снимки в качестве доказательства, что она жива и с ней все в порядке, чтобы он не вздумал выкинуть какой-либо фокус. Мерзавцы! Манн оказался прав: отца шантажировали здоровьем дочери. Но где же она сейчас?

Ориентируясь на даты создания файлов, Смолев нашел самые свежие снимки и подробно их рассмотрел. Судя по знакомым фонтанам и улочкам – это Рим: фонтан Треви, фонтан Тритона, знаменитая Испанская лестница, замок Сант-Анджело, площадь перед собором святого Петра.

Итак, девочка в Риме, это очевидно. Видимо, в какой-то школе, контролируемой Орденом. Весь вопрос в том – как ее теперь найти? Бедняжка даже не узнает, что ее отец погиб. И никаких шансов сообщить ей об этом у нас пока нет, подумал Алекс. А впрочем, надо ли сообщать? Иногда неведенье дает надежду…

Только он хотел, скрепя сердце, закрыть каталог, как вдруг обнаружил в нем единственный текстовый файл без названия и заинтересованно открыл его.

Весь текст файла состоял из одной, очень короткой строчки на английском языке.

У Смолева снова заныл, запульсировал колющей болью висок; он растер его ладонью, прикрыв глаза, и, когда боль немного успокоилась, еще раз прочел эту строчку на мониторе.

Она гласила: «Алекс, ее убьют! Спасите ее, умоляю вас!».

Тукка, ну есть ли расчёт мешать со старым фалерном

Сусло, которым налит был ватиканский кувшин?

Что за пользу тебе принесли поганые вина,

Чем могли повредить лучшие вина тебе?

Нас-то, пожалуй, хоть режь, но фалерн удушать – преступленье,

Яду жестокого влив в чистый кампанского ток.

Может быть, гости твои в самом деле смерти достойны,

Но недостойно сосуд столь драгоценный морить.

Я хотел бы сделать бедную Церковь для бедных.

У кардинала Джангвидо Анджело Корбелли – председателя одновременно двух важных комиссий в Ватиканской курии – по священной археологии и по культурному наследию Церкви – жизнь сложилась как нельзя лучше. Что уж тут гневить Господа, на все воля Его.

Маленьким набожным мальчиком в голодной послевоенной Модене, знаменитой столице многострадальных земель Эмилии-Романьи, столько столетий переходивших у завоевателей из рук в руки, он и мечтать не мог о том, что станет кардиналом Ватикана.

Его малая родина, с которой он поспешил уехать в Рим, навевала на него печальные воспоминания о голодном и тоскливом, почти сиротском детстве. Война отняла у ребенка все: счастливую безоблачную жизнь; отца, который пришел с войны безногим инвалидом, спился и через три года умер от чахотки. Война сделала его семью нищей, заставив побираться и его, и еще пятерых его старших братьев и сестер: денег, что зарабатывала мать, безработная сельская учительница, обстирывая и обшивая местных фермеров, не хватало ни на что.

До проклятой войны его родина славилась своей кухней на всю Италию: пармская ветчина, мортаделла, моденский соус, реджано-пармеджано!

Еда из века в век здесь была не просто средством утолить голод – она была блестящим синтезом высокого искусства, культуры и истории этого благословенного края. Но в послевоенные сороковые эти земли, когда-то столь плодородные и цветущие, с множеством ферм и виноградников на холмах Пьячентина, и Болоньези, и на склонах Аппенин были совершенно разорены.