Максин Чан - Восьмая личность

— Милое кафе, даже не догадывалась, что ты работаешь в центре.

— Это потому, что ты не спрашивала.

Она кивает.

— И давно ты здесь?

— Достаточно, — говорю я. — Вообще-то у меня тут через полчаса встреча, так что давай быстрее.

Пауза.

— Прости меня, — наконец говорит мой Здравый смысл, кладя ладонь на мою руку.

Хотя я и тронута, я все же полна подозрений. Я ей не доверяю. Я раздосадована. Потому что меня предали.

В наказание я убираю руку.

— О чем ты думала? — говорю я. — Он же сутенер, черт побери.

Элла принимается нервно рыться в своей сумке и достает сначала дешевую зажигалку, потом сигарету и держит ее за желтый фильтр. Ее ногти расслоились и обкусаны.

Наше неловкое молчание длится до тех пор, пока не появляется официантка, которая ставит на стол кружку черного чая для Эллы и тарелку с ранним завтраком — колбаски, омлет и фасоль — для меня. Я посыпаю перцем омлет и режу колбаску, затем накалываю кусок на вилку. Однако как только я открываю рот, мой желудок протестует. Я отодвигаю тарелку.

— Не голодна? — спрашивает Элла, которая держит кружку обеими руками, как чашу для подаяний.

— Не очень.

— Не похоже на тебя.

— А ты откуда знаешь? Что мне нравится, что мне не нравится? Что на меня похоже, а что нет? — резко произношу я. — Мы вообще больше не знаем друг друга, разве не так?

— Я поняла, — говорит она, ставя кружку на стол, — ты ненавидишь меня.

Я смотрю в сторону. В глазах набухают слезы размером с пулю.

Вдруг ощутив настоятельную потребность вытереть стол, я ищу в карманах бумажный носовой платок и понимаю, что его у меня нет.

Элла откашливается. Достает из сумки тканевый носовой платок и подает мне.

— И долго ты собираешься наказывать меня? — тихо спрашивает она.

— Пока до тебя не дойдет, — говорю я, наклоняясь вперед и вытирая стол. — Ты спала с сутенером, которого мы собирались разоблачить. Ты сбрендила?

Она молчит.

— Ты влюбилась в него? — спрашиваю я.

— Нет! — защищается она.

— Смотри в глаза! — цежу я. — Почему? Почему ты спала с ним?

Элла опускает глаза, теперь ее взгляд прикован к моей груди. Воздух между нами дышит презрением, чем-то таким, что можно назвать ненавистью.

Она поднимает голову.

— Потому что я это умею. Потому что это то единственное, что я умею лучше тебя. Привлекать мужчин.

Я смотрю на нее, нервы у меня натянуты как струны. Мое сердце падает куда-то вниз. Ее разжигаемая завистью атака на меня рвет нашу связь.

— Так вот кем мы стали, — говорю я. — Соперницами.

Пауза.

— Нет. Я…

— Это твоих рук дело, — презрительно говорю я, гневно глядя на нее. — Ты превратила меня в свою соперницу. Я же твоя лучшая подруга. Зачем ты так поступила с нами?

— Я завидовала, — говорит она тихим и ровным голосом. — Взгляни на себя. У тебя есть все: отличная работа, будущее, в котором ты будешь заниматься любимым делом, мачеха, которая не лезет в твою жизнь, психиатр, который по-настоящему переживает за тебя. А еще у тебя был Шон. Я даже из-за него завидовала. — Она хмыкает и закатывает глаза. — Когда мы спали все вместе в ту ночь, в глубине души мне очень хотелось заставить тебя ревновать. Показать тебе, каково это; наказать тебя тем, чтобы ты увидела: он и меня хочет. Но ничего не получилось. Тебе, кажется, все это нравилось.

— Конечно, ничего не получилось, — говорю я. Спокойствие в ее голосе смягчает мой тон. — Ты всегда значила для меня гораздо больше, чем какой-то случайный парень. Всегда.

Она начинает плакать. И я не мешаю ей.

— Ничего не изменилось, — наконец говорит она. — Я все еще хочу справедливости, хочу разоблачить Навида. Я потеряла голову. Он просто заявился ко мне, и пошло-поехало. Сейчас я об этом сожалею.

— В доме была Грейс, — говорю я, продолжая стыдить ее. — Ты же несешь ответственность за нее. Ты должна оберегать ее.

Она отводит взгляд.

— А тебе известно, что он спит со всеми девочками в Дрессировочном доме и в клубе? — говорю я. — Ему плевать на то, сколько им лет.

Взгляд Эллы переползает на ее кружку.

— Мерзость какая, — говорит она.

— Это ты трахнула его, — бросаю я, и ко мне возвращается давно забытая головная боль. Мне неприятно от жестокости, что я слышу в своем голосе.

Пауза.

— Зря я соврала тебе, — говорит она, тщательно подбирая слова. — Прости.

Молчание.

Наружу вылезает Раннер. Берет нож и вилку и гоняет фасоль по тарелке. Она раздирает омлет и давит фасоль, ударяя по ней вилкой без намерения съесть ее. Затем, как взбешенный подросток, швыряет нож и вилку на стол.