Максин Чан - Восьмая личность

Меня злит то, что единственное, что я люблю, единственное, что у меня на самом деле получается хорошо, будет использовано, чтобы изобличить человека по самому уродливому сценарию.

«Есть ли другой способ привлечь его к ответственности, такой, который не требует, чтобы я фотографировала ранимую одиннадцатилетнюю девочку?»

От беспомощности меня охватывает паника — то же самое я чувствовала, когда оставалась дома наедине с отцом. Я пряталась в кладовке, в ванной, за шторами или под своей кроватью. Но он всегда находил меня. Он считал своим долгом знать обо всех моих тайниках.

«Ты должна помочь ей», — шепчет Долли.

«Она права», — говорит Раннер.

Пауза.

— Ладно, — соглашаюсь я, — но на этом все. Как только у нас будут фото, мы сразу идем в полицию.

Элла улыбается и сжимает мою руку.

— Кстати, — говорю я, — Грейс оставила мне сообщение. Сказала, что не смогла с тобой связаться. Тебе, Элла, надо присматривать за ней. Заботиться о ней. Отвечать на ее звонки.

Элла закатывает глаза.

Улей забирает наши пустые стаканы.

— Еще две, — заказываю я.

Мы летим над заливом острова Антигуа. Я у окна, Моника, к сожалению, посередине, а в кресло у прохода втиснул свое громоздкое тело какой-то раздраженный тип, которому, кажется, жарко. Я замечаю, что его подлокотник поднят. Его толстая нога вползает в личное пространство Моники, как язык густой ядовитой жидкости в каком-нибудь низкобюджетном кинофильме.

«Будь добрее», — говорю я себе, доставая из кармашка на сиденье впереди экземпляр «Нового психотерапевта».

Моника расстегивает ремень безопасности и встает. Тип сдвигается на несколько дюймов, чтобы пропустить ее. Меня возмущает, что он увидит ее попку.

«Ну, давай», — мысленно подстрекаю я его.

Но он отводит взгляд, смотрит на очередь к туалету, растянувшуюся по проходу. Моника оказывается шестой. Я гляжу в маленький иллюминатор. Мне видны огоньки жизни внизу, дороги острова образуют изящные световые цепи.

Я поворачиваю дефлектор над сиденьем Моники, и мои плечи обдувает приятный ветерок. У меня на шее красная подушка «Темпур». Сняв коричневые мокасины, я замечаю маленькую дырочку на большом пальце. Это результат вчерашних долгих прогулок. Вчера был День подарков [32] Второй день Рождества. — я еще не пришел в себя от признания Моники, что она хочет ребенка, — мы бродили по острову в основном в полном молчании, в то время как рыбаки тащили гигантские сети с барракудой и черным тунцом. В глубине души таилось сожаление о том, что нет елки, индейки, клюквенного соуса и рождественских украшений. Приверженность традиции заявляла о себе покалыванием в груди.

— Почему ты не хочешь еще детей? — спросила она.

— Я этого не говорил, — ответил я.

— Но ты не хочешь. Я это вижу.

Мы еще немного прошли в молчании.

— Я старый, — наконец сказал я.

— Ты боишься, — резко произнесла она.

— Может, и боюсь, может, то, что я потерял Клару и воспитывал Сюзанну один, оказалось для меня слишком тяжелым грузом. Это так плохо, что я боюсь? Что я всерьез воспринимаю свою роль родителя?

— Сюзанна была уже взрослой, когда умерла Клара. Все дело в том, что ты считаешь, будто был не очень хорошим отцом. И еще в твоем отце.

— Мне было нелегко, — сказал я. Во мне нарастало раздражение. — А при чем тут мой отец? Ты к чему ведешь?

— К тому, что ты изо всех сил стараешься не быть им. Не натворить того, что натворил он.

— И? — В моем голосе прозвучало напряжение.

— И ты не он. Ты — это ты.

— Я небезупречен, как и он, — сказал я. — И я устал. Я стар.

— И циничен, — процедила она.

Я взял ее за руку, но она поспешно выдернула руку.

— Между прочим, если ты не готов иметь еще одного ребенка, — предупредила она, — это может стать камнем преткновения.

— Я понимаю, — сказал я.

Естественно, она хочет ребенка. А почему бы ей не хотеть?

Как я понимаю, в какой-то период жизни такое желание появляется у большинства женщин. Расширившиеся возможности их тел открывают двери для, вероятно, самых чудесных и неизведанных событий в их жизни, для целого фейерверка эмоций при виде своего первого ребенка. Эмоций, для выражения которых нет подходящих или достаточно сильных слов.

Я мысленно улыбаюсь, вспоминая, как в молодости было легко представлять детей. Как Клара прижимала меня к дереву, задирала юбку и требовала, чтобы я ласкал ее. В те годы мы были полны оптимизма (и сексуального рвения), а также многообещающей готовности, которой управляет левая часть мозга и которая заставляет верить в то, что любовь позволяет все. Но прожитые пятьдесят пять лет затормозили меня.