Харлан Кобен - Не говори никому. Беглец

— Чертов Брюс Ли, весь на стероидах, — сказал Тайриз.

Я снова кивнул.

Водитель опять завозился. Брутус занес кулак, однако Тайриз остановил его.

— Эти двое не знают ни хрена, — сказал он мне.

— Я понял.

— Пришить их или пусть гуляют?

Как будто это было одно и то же, вроде как монетку кинуть.

— Пусть гуляют, — решил я.

Брутус доехал до безлюдного квартала, видимо, где-то в Бронксе, я точно не знаю. Оставшийся в живых белый выскочил сам, второго, вместе с водителем, выволок Брутус и бросил у обочины, как старый хлам. Мы двинулись дальше. Несколько минут все молчали.

Тайриз закинул руки за голову и развалился на сиденье.

— Здорово, что мы поблизости ошивались, а, док?

В ответ на это «заявление тысячелетия» я смог только кивнуть.

Результаты экспертиз хранились в архиве в Лейтоне, Нью-Джерси, недалеко от границы с Пенсильванией. Специальный агент Ник Карлсон прибыл туда в нерабочее время. Он жутко, до зубовного скрежета, ненавидел склады. Открыты круглые сутки, никакой охраны, только маленькая камера на входе… Одному Господу известно, что могут скрывать эти бетонные стены. Карлсон знал о наркотиках, деньгах и контрабанде всех сортов и, честно говоря, мало переживал по этому поводу. А вот один случай врезался ему в память: несколько лет назад в таком вот здании заперли похищенного нефтяного магната. Человек задохнулся. Карлсон присутствовал при обнаружении тела. С тех пор, оказываясь на складе, он опасался, что где-то здесь, всего в нескольких ярдах от него, томятся несчастные пленники, потерянные, прикованные наручниками, тщетно взывающие о помощи.

Люди часто говорят о жестокости этого мира. Они даже не подозревают, насколько он жесток на самом деле.

Тимоти Харпер, окружной медэксперт, вышел из похожего на гараж помещения, держа в руках коричневый, перетянутый резинкой конверт. На конверте стояло имя Элизабет Бек.

— Нужно расписаться, — сказал он Карлсону.

Карлсон послушно подписал разрешение.

— Бек не сказал вам, зачем ему эти документы?

— Он назвался безутешным супругом, говорил что-то о фотографиях, больше ничего… — Харпер пожал плечами.

— А о вскрытии он вас расспрашивал?

— Так, задавал какие-то общие вопросы.

— Какие именно?

Харпер поразмыслил немного.

— Спрашивал, помню ли я, кто именно опознал тело.

— А вы вспомнили?

— Сначала — нет, потом — да.

— И кто же?

— Отец убитой. Потом Бек спросил, много ли ему понадобилось времени.

— Кому? На что?

— Отцу, на опознание.

— Странный вопрос. Зачем Беку эта информация?

— Честно говоря, я сам не понял. Он хотел выяснить, как скоро его тесть идентифицировал тело: сразу или через некоторое время.

— Для чего он хотел это выяснить?

— Вот уж не знаю.

Карлсон попытался хоть как-то объяснить услышанное. Не получилось.

— И что вы ему ответили?

— Правду. Что я не помню. Что, вероятно, все было как обычно, а то бы я насторожился.

— Что-то еще?

— Нет, вроде нет. Послушайте, если мы закончили, мне надо идти — у нас тут двое мальчишек вмазались на «цивике» в телефонную кабину.

Карлсон сжал документы в руке.

— Да, — сказал он. — Закончили. Если вы мне еще понадобитесь, где вас найти?

— Я буду у себя в офисе.

«Питер Флэннери, адвокат» было набрано выцветшими золотыми буквами на поцарапанной стеклянной двери. В стекле зияла дыра размером с кулак, которую кто-то заклеил скотчем. Судя по виду скотча, лет ему было немало.

Я по-прежнему прятался за козырьком кепки. После «беседы» с азиатом нещадно болели внутренности. Мое имя звучало на всех радиостанциях вкупе с обещаниями каких угодно снисхождений в обмен на явку с повинной. Я официально числился в розыске.

К такому быстро не привыкнешь. И все-таки, несмотря на беды, я чувствовал невероятный подъем, будто все плохое происходило не со мной, а с кем-то, лишь смутно мне знакомым. Я, сидящий тут, не переживал. У меня была одна цель — найти Элизабет, остальное казалось нереальным, как в театре.

Тайриз вошел со мной. В приемной ожидало около полудюжины людей. У двоих на шеях гипсовые воротники. Еще у одного в руках птичья клетка. Для чего — понятия не имею. Никто не потрудился взглянуть на нас, очередь будто прикинула, стоим ли мы того, чтобы поднять глаза, и решила, что нет, не стоим.

Секретарша посмотрела на нас брезгливо, как на собачье дерьмо в траве. На голове у нее красовался на редкость отвратительный парик.