Джозеф Нокс - Улыбающийся человек

— Вам пришлось уехать?

— На родине ужас что творится. — Али опустил взгляд; лицо его помрачнело. — Да, я беженец.

— Тяжело пришлось?

Он непонимающе посмотрел на меня.

— Я имею в виду, здесь.

— Тяжело и… — Он замолчал, подыскивая слово. — Унизительно. В центре для нелегальных иммигрантов очень плохо. Вот я и пошел в охрану. Мог бы по специальности работать, если бы подобрее к нам относились. — Он пожал плечами. — Так что пока я просто сторож.

— А кем в Сирии работали?

— Врачом. Пятнадцать лет. — Он с тоской обвел взглядом палату.

— Нам пока не удалось найти вашего напарника, Маркуса. Он ведь так выглядит? Опрятно одетый, темные волосы, смуглый, глаза голубые… — Я описывал покойника из гостиничного номера.

Не стоило без особой необходимости говорить Али, что его напарник, возможно, мертв.

Али покачал головой.

— Маркус белый и лысый.

— Где его можно найти, кроме дома?

Он снова покачал головой:

— Мы не то чтобы дружим.

— Но ладите?

— Трудно сказать, — сказал он, потом добавил: — Я его почти не знаю.

— С работой справляется?

— А Маркуса вы будете обо мне спрашивать?

— Да.

Али кивнул:

— Справляется — не то слово.

— То есть?

— В деловой хватке ему не откажешь.

— Что-то вы загадками говорите.

Али фыркнул:

— Разгадка — в мусорных корзинах нах на четвертом этаже отеля.

Я ждал более развернутого ответа, но его не последовало.

— Я и так сказал больше, чем знаю, — пояснил Али. — Догадкой поделился.

— Ладно. А что у Маркуса с карточкой от номеров?

— Не понял.

— Как она оказалась рядом с трупом в пятьсот тринадцатом номере?

— Понятия не имею. — Али пожал плечами.

Я пристально посмотрел на него:

— К вам сегодня придут записать показания. Пока что у палаты подежурит полицейский.

— Меня караулят?

— Нет, защищают. — Я встал.

— От чего? — вдруг возмутился Али. — Сейчас-то что со мной может случиться?

— Возможно, вы — свидетель тяжкого преступления.

— Чего я только не насмотрелся в Алеппо. И когда беженцем был, никто мной не интересовался. Всем было плевать. — Али безрадостно рассмеялся. — А тут я ничего не видел, но меня, видите ли, защищают.

— Иногда человек, сам того не понимая, может что-то знать.

Он снова фыркнул:

— А иногда ничего не понимает в том, что якобы знает. Что так, что этак — один хрен. Старая пословица.

— Слышал такую.

Я вышел из палаты. Пациент снова завопил. Серозубый медбрат направился к двери с явным намерением устроить разборку. Я уже собрался вмешаться, но тут подошла какая-то женщина, по виду врач.

— Опять с пациентами ругается? — спросила она.

Я кивнул:

— Похоже, ему не дали поспать…

— Что ж поделать. Работа у нас такая, — сказала она, угадывая во мне «сову».

Такое часто случалось. Мы — родственные души — узнавали друг друга по бледному лицу и усталому взгляду.

— Я поговорю с ним, — пообещала она. — Спасибо.

Жара стояла стеной. Я думал о том, что пережил Али, и о том, как часто мы обесцениваем трагедию отдельного человека, и тут передо мной притормозил большой черный «БМВ». Я попытался обойти автомобиль, но он проехал чуть вперед и перекрыл мне путь. В тонированном стекле отразилась моя обеспокоенная физиономия. Стекло на задней дверце опустилось. На меня глянуло знакомое лицо.

— Эйдан Уэйтс. Чтоб мне сквозь землю провалиться!.. — глухо, с раскатистым шотландским акцентом буркнул пассажир, похожий на седовласого Люцифера, явившегося из преисподней.

— Паррс.

— А где уважение, сынок?

— Простите, суперинтендант.

Он оглядел меня. Воспаленными, налитыми кровью глазами.

— Куда собрался?

— Никуда.

— Правильный ответ. Садись в машину.

Я забрался в прохладную темноту салона. Залитая солнцем улица да и сама жизнь словно бы остались позади, а я попал под власть неведомых сил. На огромном пассажирском сиденье между мной и Паррсом осталось столько свободного места, что хоть ложись и помирай — никого не стеснишь. Боковым зрением я видел его серо-седые волосы, серую одежду. Водитель завел мотор, я уставился перед собой в ожидании.

С суперинтендантом Паррсом всегда приходилось ждать.

Он был пауком, неутомимо плетущим сеть, вершителем судеб, для которого люди — пешки в его игре. Стратег и манипулятор, он мог как разрушить чужую жизнь, так и спасти ее. С моей он уже проделал и то и другое, а потом сослал меня в ночную смену, мол, либо сдохнет, либо уволится. Наверное, я удивлял его тем, что до сих пор жив и никуда не ушел. А удивить Паррса — худшее, что можно было сделать. С моим «ни туда ни сюда» он не получал закономерного итога. Паррс просчитывал свои ходы на несколько месяцев вперед и мою живучесть расценивал как предательство.