Паскаль Энгман - Огненная земля [litres]

– Я не могу, – сказал он.

Она подняла брови, но быстро нашлась. Достала из сумочки бумажник. Он положил свою руку на ее:

– Я поеду дальше.

Она открыла дверь. Он услышал стук каблука об асфальт, но затем она замерла, снова повернулась к нему, медленно наклонилась и нежно поцеловала его в щеку.

Консуэло была не слишком умелой наездницей. Ей было далеко до Рамоны, которая, пуская лошадь галопом, могла соперничать даже с Карлосом. А может быть, это только в его тоскующей памяти она была самой красивой, самой умной и самой быстрой? Он сам не мог понять. Но теперь, когда перед ним на гнедом жеребце скакала Консуэло, все это было не важно. Когда он помог ей сесть в седло, она, казалось, светилась от радости, как ребенок. Похлопав коня, она нагнулась к Карлосу и что-то прошептала. Или ему только показалось. Или она притворяется, чтобы не сердить его, пытается отвести беду от себя и от Рауля? Карлос подумал, что и это не имеет значения. Главное, что она тут, рядом с ним. Только это и было важно.

Он пришпорил Рейну. Кобыла поскакала быстрее и вскоре поравнялась с лошадью Консуэло. Она повернула голову, их взгляды встретились.

– Здесь красиво, – прокричала она, заглушая стук копыт о каменистое дно реки. – Это все принадлежит вам?

– Это собственность Колонии.

– То есть ваша?

Они свернули в русло ручья, ведущего к запруде. Карлос достал фляжку с водой и протянул ее Консуэло. Она закинула голову назад и сделала несколько глотков. Ее шляпа съехала на плечи. Консуэло улыбнулась и вернула ее на место.

– Я всего лишь руководитель. Мастерские, фабрики, больница, школа, земля, скот, шахты принадлежат всем здешним немцам через акционерное общество «Алемань».

– Вы по-прежнему считаете себя немцами? Вы ведь родились здесь, в Чили?

Карлос потянул поводья влево, чтобы объехать огромный валун.

– Да, но то, что мы по-прежнему зовем себя немцами, это скорее ваша заслуга, а не наша, – сказал он и взял протянутую ему фляжку с водой. – Я чилиец, родился здесь, говорю по-испански лучше, чем по-немецки, но все равно считаюсь чужаком, ко мне относятся как к иностранцу, и все только потому, что у меня светлые волосы и голубые глаза.

– А вы сами чувствуете себя чужим?

Он взглянул в сторону гор. Солнечные лучи еще только начали пробиваться сквозь утренние сумерки. Облака лежали покрывалом на горных вершинах.

– Не столько чужаком, сколько другим, – ответил он.

– Так же, как и мы, цыгане. Мы живем среди вас, но не с вами.

– Да, мы тоже, как и вы, цыгане. Хотя твои предки, вероятно, оказались здесь, в Южной Америке, задолго до моих. Скорее всего, они были родом с Балкан. В девятнадцатом столетии, лет сто тому назад, они перешли горную цепь Анд со стороны Аргентины и поселились в этих местах.

– Я ничего этого и не знала. А где находятся эти Балканы?

– В Юго-Восточной Европе.

– Получается, что мы оба европейцы.

Консуэло улыбнулась, а Карлос рассмеялся. Он сам не понял почему. То ли его рассмешили ее слова, то ли обрадовала ее улыбка.

– Да, мы оба европейцы. Европейцы на самом краю земли.

Пока Карлос снимал седла с лошадиных спин, Консуэло расстелила одеяло под тополем и достала пакеты с провизией. Солнечные лучи начали пробиваться сквозь прорехи в облаках. Скоро облака совсем исчезнут за горной цепью и засияет голубое небо. Отпустив лошадей пастись, Карлос присел на одеяло рядом с девушкой. Прежняя легкость в их отношениях сменилась тревожным напряжением. Карлос растерялся. Ему хотелось вернуть прежнюю беззаботность. Консуэло тоже почувствовала перемену в настроении. Она не отрываясь смотрела в сторону пруда, где паслись лошади.

– Разденься.

Она беззвучно повиновалась. Сняла трусы и стянула платье через голову. Затем легла на живот и изогнулась так, чтобы ему было удобнее овладеть ею.

– Я не это имел в виду.

Он откашлялся.

– Я хотел, чтобы ты искупалась. Твоя мать… Рамона любила купаться.

Консуэло встала, убрала свои темные волосы в узел и медленно пошла к запруде. Карлос провожал ее взглядом. Она вошла в воду. Ее обнаженные и влажные бедра блестели в лучах восходящего солнца. Карлосу показалось, что перед ним снова живая Рамона. Он лег на спину, положил руки под голову и посмотрел наверх, на тополиную крону. До его слуха доносились шум ветра, шелест листьев, всплески воды в пруду, где купалась Консуэло. Дремота овладела им, и он потерял счет времени. Как будто снова вернулись восьмидесятые, ему снова двадцать, Рамона чуть моложе. Они мечтают о детях, говорят о будущем. Ему так же, как и ей, непозволительно связывать свою жизнь с чужими. Но тогда это их не беспокоило. Тогда не беспокоило.