Кристина Старк - Аспид [litres]

Гэбриэла мы навещаем тоже! Он забинтован так сильно, что напоминает мумию. Его нос другой формы, и кожа вся в синяках, и ходить он пока не может без костылей, но его глаза горят. Особенно когда я передаю ему письма от Кристи. Ладони Гэбриэла перебинтованы, и он не может пользоваться телефоном, но письма прочесть может. И перечитывает их по многу раз, улыбаясь и глядя на бумагу так пристально, словно там написаны самые-самые прекрасные слова на свете.

Влюбленные – они порой такие странные! Но глядя на них, хочется забыть обо всем грустном, плохом и тяжелом. Хочется просто прыгать до потолка и петь, отдать все свои карманные деньги бездомному человеку на улице, любить всех и всех простить. И еще хочется помолиться Богу, чтобы Он не оставлял их. Чтобы уж скорее Он совсем забыл про меня, но не смел оставлять Кристи, и Гэбриэла, и Габриэллу. Чтобы Он больше не испытывал их и не проверял, а просто обнял невидимыми руками и уже никогда не отпускал.

Отец метил мне в спину. Он сумел вынуть оружие из-за пояса, лежа в луже собственной крови, и прицелился. Рейчел выстрелила в него, чтобы остановить. Первый выстрел убил отца, второй – Флинта, который вылетел из подсобки со скальпелем в руке и бросился на нас с Гэбриэлом.

После происшествия нас обоих отвезли в больницу. Гэбриэла – в интенсив, меня – в отделение гинекологии. У него было сильное обезвоживание и серьезные травмы. У меня – преждевременные схватки, которые врачам чудом удалось остановить. Мы попали в разные госпитали и только через две недели увиделись снова.

Он приехал забрать меня, дожидался в приемной госпиталя. Я плакала, когда шла к нему. Наверно, мы были похожи на людей, которые наконец встречаются после долгой войны или службы в горячих точках. Вцепились друг в друга, долго не могли начать говорить, просто стояли посреди холла, не в состоянии поверить, что все позади, что мы как-то умудрились пройти по долине смерти и уцелеть. Слезы душили меня, текли Гэбриэлу на рубашку. Он прятал лицо в моих волосах и исступленно гладил мою спину. Суета больничной приемной, чужие голоса и шум – все исчезло. Я слышала только биение его сердца и его голос, который шептал мне, что любит меня.

Мы ехали домой по вечернему городу, утопающему в ранних зимних сумерках, обнявшись на заднем сиденье такси. Наслаждаясь ностальгией, поужинали в том самом ресторане, куда Гэбриэл однажды привел меня, когда я осталась без гроша. И наконец приехали домой, в его квартиру, встретившую нас уютной тишиной и полумраком. Стоило двери за нашими спинами захлопнуться, и Гэбриэл привлек меня к себе и принялся покрывать мое лицо поцелуями. Я прижалась к нему, обвила руками его шею, снова плача и не в силах справиться с эмоциями.

– Боюсь, что пророчество исполнится и ты все же выйдешь за Стаффорда, – прошептал мне он.

– Не вопрос. Но только если фамилия у этого Стаффорда будет начинаться на «Х» и заканчиваться на «АРТ», – ответила я.

Он рассмеялся, сжал мою ладонь, лежавшую у него на груди, и сказал:

– Кажется, я знаю этого счастливчика. Осталось дождаться того дня, когда он сможет танцевать с тобой весь вечер, а потом перенести тебя через порог дома…

– И устроить мне первую брачную ночь, которую я никогда не забуду?

– Само собой, – прошептал он. – Первую брачную, вторую брачную, третью – и так до бесконечности. Пока не придет время переехать на облако. Но даже там… я не уверен, что смогу держать от тебя подальше свои руки…

– Надеюсь, нам достанется большое и прочное облако, – кивнула я. – Хотя бы размера кинг-сайз.

– Я использую все свои связи, чтобы добыть нам такое, – усмехнулся он, прижимаясь губами к моим губам.

Его лицо до сих пор хранило следы пыток, синяки еще не сошли с кожи, и бинты до сих пор покрывали его руки и грудь, но это был он – мой ангел и мой змей-искуситель, мой свет и моя тьма, мой грех и мое искупление. Тот, на чьей груди мне не страшен ад и не нужен рай…

Как когда-то и предположил Гэбриэл, рождение моей дочери стало мостом над пропастью, а сама она – звеном, объединившим два клана.

Габриэллу приняли МакАлистеры. Сначала Рейчел, Сет, Майкл, а потом и все остальные. Мою мачеху, тихую и богобоязненную, любил весь без исключения клан, даже братья отца, которые, как мне казалось, кроме Бога и религии, вообще никого любить неспособны. Молитвы Рейчел когда-то исцелили от тяжелой болезни дядю Шона, после чего он стал считать ее святой. А дядя Шон, на минуточку, был вторым человеком в клане по влиятельности после моего отца.