Микаель Ниеми - Дамба [litres]

Ловиса зажмурилась. По телу прокатилась волна озноба.

Это, наверное, смерть. Смерть уже поселилась в ее теле. Ледяной каменный истукан, вроде химер на парижском соборе. Рогатый, терпеливый стервятник, никуда не торопится. Ждет, пока она окончательно ослабеет, и можно приступать к пиршеству.

Вздрогнула и огляделась. Мокрое, скользкое, притворяющееся черепицей черное железо. Пошарила по карманам джинсов – ключи от машины, почти пустая гильзочка губного бальзама, скомканная квитанция из магазина. В куртке бумажник, вечная идиотская смесь наличных и целого набора карточек, из которых она пользовалась в лучшем случае двумя. Лампочка от велосипедного фонаря – так и лежит. Перегорела несколько дней назад, а на заправке такой же не нашлось. Открытая пачка одноразовых носовых платков.

Ни ножа, ни зажигалки, ни хотя бы остатка шоколадной плитки.

А что может предложить ковчег? Листы металлочерепицы закреплены сотнями кровельных саморезов, нечего и думать снять их без инструментов. Ловиса наклонилась и заглянула в дыру, оставшуюся от провалившейся трубы. Слишком узкая, вряд ли удастся в нее пролезть. Виден кусок пола, на котором лениво плещется вода.

Она осторожно поползла по коньку к фасаду, вцепилась в штырь телевизионной антенны и свесилась вниз. Мансардное окно совсем близко, но козырек крыши выступает чуть ли не на полметра. Ни за что не удастся так изогнуться.

Дом опять резко накренился. Антенну вырвало из рук, и Ловиса еле успела ухватиться за козырек крыши. Глухой мощный удар – поваленная сосна врезалась в стену, как таран. Тщательно выведенные Йельмаром углы сруба заскрипели и немного перекосились. Может, показалось, но показалось или не показалось – дом устоял, не развалился. Сухой треск ломаемых веток – странно слышать в этом насквозь промокшем мире. Наконец ствол оторвало от дома. Он некоторое время плыл совсем рядом, и у Ловисы даже мелькнула мысль: прыгнуть в воду, оседлать ствол и попробовать руками подгрести к берегу. Или взяться за него руками и отталкиваться ногами, как в брассе…

Но она прекрасно знала, чем это кончится. Через пару минут холод скует мышцы до полной неподвижности. Она попросту замерзнет. А вместе с ней и ребенок. Слава богу, он лежит у нее в животе, а там-то уж наверняка тепло.

Неужели ничего нельзя придумать?

Нет. Ничего придумать нельзя. Ничего, ничего, ничего…

И только когда она в седьмой раз подряд повторила это звучащее как приговор “ничего”, пришла мысль. Ловиса изогнулась и опять что было сил ухватилась за антенну.

– Туда нельзя, – предостерег Барни Лундмарк. – Даже не думай.

Как же. Так она и послушалась. Ее сжатые кулаки вычерчивали в воздухе странный узор, похожий на сигналы с корабля.

Еле заметная в облаке водяных брызг фигурка на разрушенной дамбе тоже машет в ответ.

– Даже не думай туда плыть, – повторил Барни, постаравшись взять себя в руки. – Утонешь сразу.

Девушка сделала еще один шаг к бурлящему порогу – шаг к смерти. Как еще назвать? Он обхватил ее и прижал к себе. Ладонь пришлась как раз на грудь. Даже под рабочим комбинезоном ни с чем не спутаешь – волнующе мягкая и в то же время упругая девичья грудь.

– Тебе нечего меня бояться, – ласково произнес Барни. – Я ничего плохого тебе не сделаю.

Она вздрогнула. Руки замерли в воздухе в странном, неестественном положении. Будто деревце с сучьями.

– Мы ничем не можем помочь, – заставляя себя не кричать, добавил Барни. – Не можем, сообрази ты наконец. Я тебя понимаю, но мы не можем спасти твою подружку. Тут ничего не поделаешь. Так что сядь и успокойся.

Решив больше не церемониться, он насильно усадил ее на мокрую землю. Она охнула – видно, ребро он ей все-таки сломал. Сел рядом и приобнял за плечи – со стороны они, должно быть, напоминают влюбленную пару – дружеский, немного покровительственный жест.

Она судорожно всхлипнула.

– Была бы лодка, – вслух размышлял Барни. – Любая, хоть самая разнесчастная весельная посудина… и несколько сот метров каната. Закрепили бы канат на берегу и сплавили к ней лодку. Но плыть – даже не думай. Верная смерть.

Похоже, прислушалась. Он даже почувствовал некоторую гордость. Мать хотела, чтобы он стал проповедником. Пошел бы по этой линии – глядишь, и жизнь сложилась бы по-другому. Помогал бы растерянным и отчаявшимся прихожанкам развязывать жизненные узлы.

С чудовищным плеском в воду свалился фрагмент бетонной оболочки. Островок, где оказалась ее подруга, становился все меньше, и далекая фигурка опять начала махать руками – улететь, что ли, собралась? Барни физически ощущал охвативший девушку рядом с ним смертельный ужас. Как электрический ток он передавался через загрубевшую кожу ладони, через мышечный панцирь, через фаланги кисти.