Андерс Рослунд - Именинница

При том, что у этих людей было так много общего, они едва ли могли предвидеть, что будут лежать в прозекторской на соседних койках и вскрыты в один день.

Эверт Гренс отложил бумаги на столик, поднялся с дивана, разминая рукой затекшую шею, и вышел в коридор. Там было темно и тихо. Один только кофейный автомат подавал признаки жизни — рычал, отплевывался толчками, словно только что прооперированный сердечник, не успевший приспособиться к новому кардиостимулятору.

Последняя чашка — и домой. И вовсе не потому, что очень того хочется. Эверту Гренсу гораздо лучше спалось на диване в участке, но даже самые занятые инспекторы должны время от времени менять одежду, проверять почтовые ящики и поливать цветы.

На улице тепло и безветренно, тихий летний вечер переходит в такую же ночь.

Приятно в этот час прогуляться по улице. От кабинета в полицейском участке в квартале Кнунеберг до порога одинокой квартиры по Свеавеген двадцать минут ходьбы, но много лет тому назад они проделывали этот путь за четверть часа. Анни брала его под руку, и Гренсу приходилось приноравливаться к ее быстрому шагу. Кунгсхольсгатан, Шеелагатан, потом через мост Барнхюсбрун, железнодорожные пути, которые сейчас переходил комиссар, — в любое время года маршрут оставался неизменным.

Он затянул песню. Пожилая пара впереди удивленно переглянулась, одинокий велосипедист просигналил немолодому мужчине, который на виду у всего города запел, не попадая в ноты. Репертуар Гренса — шлягеры шестидесятых, на этот раз «Lucky Lips», — с пританцовыванием, примерно так, как это делал Клифф Ричард. Гренс пел и вспоминал другую эпоху, так непохожую на эту. Еще полгода в полиции — что дальше? Как человек может найти новое вдохновение и новый смысл жизни, если никогда раньше не занимался подобными поисками?

Последний пируэт перед поворотом на Обсерваторигатан. Гренс почувствовал, как промок воротник рубахи. Еще какая-нибудь сотня метров, и он увидит темное окно собственной кухни.

Тесный лифт — ровесник самого Гренса — скрипел и охал, как вот-вот готовая развалиться телега, но колено ныло сильнее, поэтому комиссар потянул на себя решетчатую дверь. Он сделал это с таким чувством, будто садился в самолет, отдаваясь во власть ненадежной машины.

Кто-то побывал в его квартире — комиссар понял это сразу, как только вышел на четвертом этаже и вытащил из кармана ключи.

Он остановился, оценивая ситуацию, отделяя работу воображения от реальных чувственных восприятий. Или он так углубился в жизнь своих преступников, что и сам стал частью их мира? Что, если там, за дверью, другая квартира, с прыгающей девочкой и четырьмя мертвецами?

Некоторые из его коллег перед уходом из дома протягивали флуоресцентные нити между ручкой и дверной рамой, чтобы по возвращении, посветив на это место фонариком, сразу определить, пытался ли кто-нибудь проникнуть в квартиру в их отсутствие. Все это было слишком сложно для пожилого комиссара, у которого, помимо прочего, никогда не оставалось времени на подобные хитрости.

Да и необходимости в них, в общем, не было, потому что всегда срабатывал старый, проверенный метод. Заперев дверь, Гренс оставлял потертую дверную ручку в определенном положении, а вернувшись с работы, менял угол ее наклона параллельно полу. Если кто-то другой пытался открыть дверь до него, это было сразу заметно, вот как сейчас.

Старая, облупленная дверная ручка висела, как будто не имела сил встать под нужным углом.

Кто-то пытался проникнуть в его квартиру.

Гренс достал служебный пистолет из висевшей на плече кобуры, выставил дулом вперед и переступил порог темной прихожей.

Шаг, еще полшага. Он остановился, прислушался.

Тишина.

Ни малейшего признака жизни.

Гренс медленно пошел вперед — спальня, ванная, кабинет.

Никого.

Кухня — он по-прежнему никого не видел, не слышал.

Скорее почувствовал — там кто-то есть.

Взял пистолет обеими руками, переставил ногу — еще медленнее, перенеся на нее весь свой вес. Потом резко развернулся в углу.

— Руки…

Он сидел за кухонным столом — неясный силуэт на фоне окна.

— …тихо, черт…

Темный силуэт задвигался.

— Сиди тихо, я сказал, или стреляю.

Гренс стоял на пороге собственной кухни и целился в тень за столом.

— Гренс, это я.

— Положи руки на стол, чтобы я мог их видеть.

— Черт… Гренс, опусти оружие.

В темноте это было трудно разглядеть, но комиссару показалось, будто фигура медленно встала из-за стола и развернулась, протягивая руку.