Маргарита Ардо - Новая жизнь Нефертити

Да, верно, предок Беттарид любил египетскую энигматику! И Катрин не ошиблась — тайник действительно существовал! Но никто не догадался, что искать его стоит под кенотафом, а открывать — скарабеями на этих браслетах. Даже Катрин Беттарид. Боже…

Моё сердце учащённо забилось, я оглянулась на горы. Облачко рыжей пыли у зева пещеры рассеивалось на глазах. Жезл первых фараонов теперь погребён под завалом? Я не могла оторвать от скал взгляд.

— Что с тобой? — спросил Роберт.

— Всё нормально. Нормально, — пробормотала я, стараясь не задумываться о том, что было бы если…

— Точно?

Я сглотнула. Нет, на этом стоит поставить точку. И с ощущением, что расстаюсь с чем-то по-настоящему моим, я сняла браслеты один за другим, с ног тоже — но то была лишь бутафория. «Всё так, как должно быть», — сказала себе я.

Обернулась ещё раз на суровые скалы, которые решили за меня, и отшвырнула сожаления.

— Мы забыли, — хрипло сказала я и протянула древние украшения Роберту. — Пора отдать.

Рукам стало легко. Может, на сердце тоже станет?

Он коснулся плеча каирского коллеги. Тот обнаружил артефакты на ладони Роберта и перевёл взгляд на меня, в чёрных глазах египтянина блестели восторг и благодарность. В словах тоже, гораздо более красочных, чем скудный перевод Роберта. Но мне было достаточно.

— Надеюсь, в музее Каира теперь лучше охрана? — спросила я на ломаном английском.

Полицейский закивал и принялся мне что-то рассказывать цветисто и многословно, с раскатистым «р», словно это был драконий, а не английский. Я понимала только отдельные слова, из которых складывался весьма странный смысл, мол, «звёздные врата не пробить внутрь даже красным атакам туристов» или… «популярных террористов». Хм, лучше и не пытаться понять, я безнадёжна. Из вежливости я кивнула с улыбкой и отвернулась к окну.

Солнце гигантскими мазками раскрашивало пустыню. Огромное, яркое и божественное в своём великолепии, оно просило помолчать. И то, что было внутри меня, тоже. Слова забирают слишком много сил.

Вскоре впереди показался город, бутылочно-зелёный Нил в искрах утра и пальмы.

— Эль-Минья, — сказал каирец. — Город Нефертити, она даже на гербе изображена.

Я закрыла лицо ладонями и тихо рассмеялась. О, нет! Снова она…

И вдруг началась жизнь. Местами красивая, местами ободранная Эль-Минья удивила подобием голливудских букв, установленных на красноватой горе, современной больницей, блестящими от масел волосами местных жителей, туниками по щиколотку для любого пола, розовыми носками в жёлтых шлёпанцах, растянутыми свитерами и разноцветными кедами, запахами по-восточному сладких, вырви-нос парфюмов, стоящими в воздухе так, словно они были необходимы, как защитное облако от мух.

Меня поразили улыбки вокруг — наконец, открытые, южные, искренние, почти детские даже у взрослых. Взгляды заинтересованные, сочувствующие, добрые, наивные, хитроватые — живые! Боже, от них стало возможно дышать, словно чёрный занавес сдёрнули, и за сценой оказалось настоящее… Всё настоящее! И вон тот ослик, и паренёк с невероятными связками бананов в прицепе грузовичка, и старик в белом балахоне и подобии тюрбана, совершенно уютно жующий нечто длинное и сушёное.

Отмершая от ужаса и близости смерти, от брызг крови в лицо и сумасшествия без границ, часть моей души шевельнулась, как больной после комы, и потеплела. И что-то внутри меня удивлялось каждому мгновению, с морганием запечатлённому, как кадры объективом. Я живу! Я живу! — говорило оно во мне и хотелось сесть на землю, покрытую скудными травинками, обнять её, расплакавшись, и так остаться. А говорить сил не было. Совсем.

Нас с Робертом разделили, напомнив, что мы в мусульманской стране. Осмотрели, пустили в душ, обследовали, обработали ссадины и царапины. А потом средством, которое принесла пухленькая смуглая медсестра в платке, удалось стереть несмываемый маркер. Почти весь. Кожа горела, там, где Катрин Бетарид тыкала меня пистолетом, расплывалось синюшное пятно, болел желудок, но едва я коснулась подушки, я выключилась, словно кто-то вырубил тумблер.

Пробуждение меня удивило адским голодом и стуком в дверь. С трудом вспомнив, где я, я накинула выданный платок и больничный халат, открыла. В палату вошла медсестра, за ней — долговязый курьер, везущий на тележке два громадных ящика, тщательно упакованные в жёлто-красные цвета бренда экспресс-доставки. У меня расширились глаза.