Стефани Оукс - Священная ложь [litres]

Он теребил руки, цепляясь за закатанные рукава рубашки.

– Посмотри, кем мы стали. Дикарями!

Вейлон перешел на крик. В воздухе поплыли хлопья пепла.

– Уходи! Живо! – рявкнула я.

Он тряхнул головой, не сдерживая слез.

От огненного треска гудели барабанные перепонки.

– Если хочешь жить, Вейлон, убирайся! Ради Джуда. Пусть все это будет не зря!

Больше ничего не сказав, он кивнул, растянув губы в скорбной гримасе, встал и зашаркал к лесу, прижимая к груди ящик с самогоном.

Я притаилась за кустами, из тени деревьев глядя, как дымится мой дом. Сперва я думала, что жители Общины так и сгорят во сне, потому что никто не выходил. Однако вскоре раздался крик, а за ним еще один и еще. Из домов поползли белые фигурки, сперва горсткой, потом потоком: мужчины и женщины в длинных сорочках и ночных колпаках, за которыми тащились дети, словно потерянные в бурю белые флажки.

Опираясь рукой на дерево, я глядела, как моя семья вываливается на крыльцо нашего дома: самые маленькие дети сидели на руках у матерей – причем настоящих. Констанс среди них не было. Конечно, она ведь заперта на чердаке, под самой крышей, в комнате невест, закрытой на щеколду…

Наконец из дверей, шатаясь, вышел отец, весь измазанный сажей, а за ним Констанс. Сестра кашляла в сгиб обрубленной руки.

Моя мать стояла в окружении детей. Ее глаза были как никогда ясными и полными сознания. Она укачивала младенца, новорожденную девочку, из ноздрей которой тянулись две струйки пара.

– А где Пророк?.. – спросила Констанс.

Ее голос прорезался даже сквозь бурлящий рев пламени.

Люди растерянно заозирались, осознав, что Пророка и впрямь не видать. Прежде о нем не думали, были слишком заняты собой. Они не могли знать, что в эту минуту Пророка вместе со всеми реликвиями кевинианства пожирает пламя. Вся их вера в один миг обратилась в пепел.

– ГДЕ ОН?! – завопила Констанс.

Она принялась носиться по двору, безумно вглядываясь в измазанные сажей лица. Наверняка думала о той жертве, которую ради него принесла. Если он погиб, все будет напрасно.

Розовые босые ножки шлепали по мерзлой земле. И вдруг Констанс рванула к дому Пророка.

– Стой! – крикнул мой отец.

Она толкнула дверь тлеющего дома. Все любили Констанс. Все – до самой ее смерти. И когда она переступила полуразрушенный порог дома, пламя тоже ее полюбило. Прильнуло визжащими дымными поцелуями к тонким светлым прядям, заставляя щеки вспыхнуть жаром. Полюбило так сильно, что в одно мгновение дом сложился, сжимая Констанс в своих объятиях.

Кажется, я кричала. Впрочем, меня никто не слышал, потому что в ту минуту орал весь мир: голосили в ужасе люди, потерявшие своего пастыря, визжало пламя, пожиравшее плоды многолетнего труда, выли деревья, в которых закипал сок, вопили крошечные зверьки, очнувшиеся от зимней спячки оттого, что шкура вспыхнула огнем.

Много часов спустя, когда я спустилась с горы, небо покраснело от солнечного света. Белыми мотыльками полетели снежинки, и одна за другой без единого звука погасли звезды.

– Мы обнаружили тело Констанс под развалинами, – сообщает доктор Уилсон.

Я киваю.

– Можно кое-что сказать? – спрашивает он, поправляя очки на носу.

– Как будто вам нужно мое разрешение…

– Просто хочу, чтобы ты знала: это нормально – чувствовать себя виноватой.

Я вскидываю голову.

– Что?

– Ты прошла через сущий кошмар. Я не стану заверять тебя, что ты не должна испытывать чувства вины. Хотя твоей вины ни в чем не было. Потерять руки, лишиться детства, пережить смерть сестры…

– То, что Констанс ум… – Я сглатываю комок желчи. – То, что ее нет, – это моя вина.

– Я понимаю, почему ты так думаешь. Однако в этом нет смысла. Из-за горя ты судишь неправильно. Ты осознаешь, что за все эти месяцы ни разу не признала вслух, что она мертва?

– А почему важно признать вслух?

– Тогда ты сумеешь принять эту мысль. И жить дальше.

– Жить дальше? – Кровь приливает к лицу так, что вены едва ли не лопаются. – Вы вообще понимаете, что несете? О сочувствии никогда не слышали? И хоть слово разобрали из того, что я вам говорю? Или просто сидите в своем дорогом костюмчике с заколкой для галстука…

– При чем тут заколка для галстука? – со смехом спрашивает доктор Уилсон.

– Потому что люди, способные на сочувствие, такие штуки не носят!

– Почему? – Доктор Уилсон улыбается, словно это шутка, и я вскипаю еще сильнее.

– Ничего вы не понимаете! Если понимали бы, то не советовали мне жить дальше. А давайте вы сами будете жить дальше, а? Возращайтесь в свой Вашингтон к красивой жизни в дорогущем доме, напичканном всякими штуковинами, от которых тепло на душе. Гуляйте с женой в пафосных ресторанах, давайте сыну машину на выходные… так заведено у хороших родителей? И забудьте про меня с Пророком, потому что он наконец сдох и все остальные тоже рано или поздно сдохнут.