Стефани Оукс - Священная ложь [litres]

– Не связывайся со мной, Кристал. У меня ботинки с липучками. Сама знаешь, что это значит. Я психичка! – Последнее слово я произношу уже на выдохе: легкие трясутся. – Я из тебя дерьмо в два счета выбью. Ты не сравнивай нас, слюнтяйка; я здесь не за мелкую кражу, как ты, а за нападение с отягчающими!

У той вытягивается лицо, она бледнеет. Затем орет:

– Да я тебя, шалава, сейчас убью! – Но голос у нее дрожит, и на лице впервые виден страх.

Она боится меня, боится до чертиков. Странное чувство, не так я его себе представляла…

Кристал бросается на меня, выставив перед собой плечо, и замахивается носком, чтобы обрушить его мне на голову. Я отшатываюсь, вскидывая руки.

По коридору грохочут шаги, и из-за поворота выскакивает Бенни. Она хватает Кристал за локоть и опрокидывает ее на пол, с глухим стуком приложив о ковер.

Нам с Кристал дали по три дня в карцере – в камере с мягкими стенами на самом нижнем уровне тюрьмы, с унитазом в углу, не огороженным даже ширмой. Когда меня тащат вниз, я кричу, что ни в чем не виновата, однако тем самым делаю только хуже. Окошко здесь лишь одно, в тяжелой стальной двери, чтобы охранники могли меня проверить, но оно почти всегда закрыто.

Люминесцентные лампы на потолке никогда не гаснут, не давая следить за ходом времени. Говорят, девушки в этих камерах, в тишине и одиночестве, сходят с ума. Здесь нечем бороться с прошлым, которое наваливается на тебя со всех сторон. Я вспоминаю секунды сразу после оглашения приговора: как я склонила голову, безудержно рыдая; как зал суда распался на кишащее месиво присяжных, журналистов, бормочущих в диктофон, и зрителей, спешащих выбраться из душного помещения.

И тут в самый безумный момент к столу, за которым я сидела, вопреки всем предостережениям судьи и адвокатов, подошел Филип Ланкастер.

– В-в-в-т, – неразборчиво пробормотал он. Встал рядом со мной, опустив совершенно обычные на вид глаза. – В-зь-м-м.

Изо рта у него торчала проволока, не дающая разжимать зубы. Я посмотрела на Филипа – он протягивал мне пачку бумажных салфеток.

Я покачала головой и продемонстрировала ему свои культи.

– Не могу.

Он кивнул, сам вытащил салфетку, перегнулся через стол и смахнул мне со щек слезы. Мелкими мазками, будто художник.

– Л-чш?

Я качнула подбородком.

– Лучше.

«Я нечаянно тебя избила, – хотелось ему сказать. – И больше так не буду». Однако прежде чем я успела открыть рот, полицейский схватил меня за плечо и потащил из зала суда к поджидавшей нас машине.

Я снова и снова прокручиваю в голове эту сцену – вижу над собой разбитое лицо и вновь осознаю, что натворила. Добрый поступок Филипа непонятен мне еще больше, чем любое проявление жестокости.

Я сижу посреди мягкого бежевого пола и покачиваюсь на пятках. Не позволю карцеру свести меня с ума. Если я что и умею, так это сидеть взаперти. Надо выбросить Филипа из головы. Отправиться куда-нибудь в другое место.

Единственное место, куда мне хочется, – это к Джуду, в ту осень, когда мне исполнилось семнадцать, еще до того, как я потеряла руки, и до того, как все изменилось. К тому времени между нами исчезли последние преграды; у нас были бескрайний темный лес и холодный октябрьский ветер, от которого немело дыхание, когда мы целовались. Я рассказала Джуду обо всем. О том, как боюсь замужества, о том, как однажды зашла в спальню к отцу и застала его с женой под одеялом, из-под которого торчали грязные босые ноги и голая спина.

Я рассказала, как боюсь за Констанс, которая притягивает к себе мужские взгляды, хотя ей всего двенадцать. Уже ходят разговоры о том, какой славной она будет женой… Обо мне никогда так не говорили.

Я рассказала, как мечтаю встретить Господа. Господа, каким я Его себе представляла – нашего ровесника, который гуляет по городским улицам, вскапывает грядки и ходит в школу. Он может выглядеть как угодно. Единственное, что Его выдаст, – это имя Чарльз и ярко-зеленые глаза.

Джуд только кивал в ответ, целуя мне кончики пальцев.

В один из вечеров той осенью я сидела на крыльце перед Залом Пророчеств. Пророк читал проповедь уже несколько часов, и вся Община продышала комнату так, что находиться там было невозможно. Я украдкой выскользнула на улицу. Ночной воздух пах листвой и прохладой. Небо за стеной деревьев усеивали яркие точки. Я невольно принялась искать среди них звезду с зеленоватым отливом, обозначавшую место, куда души уходят после смерти.